– А у тебя, откуда она?

Ретьяков не стал ничего придумывать для объяснений, боясь запутаться и отпугнуть покупателя.

– От отца достались.

– Достались? – сделав акцент на множественном числе, спросил Зимин. – Так у тебя еще есть?

– Есть.

– Ну, хорошо. Обменяю на сегодняшние деньги. Или товаром желаешь взять? У меня тут несколько знакомых торговцев. Сможешь в счет монет товаром у них взять. Прялку тоже куплю. На реализацию возможно выгоднее было бы, но вам же деньги сейчас нужны. Потому много за нее не смогу дать. Время, сам понимаешь, какое.

– Хорошо, – согласился Григорий и перевел дух.

***

Павел спал долго и проснулся, когда солнце было уже высоко. Вероятно, сказалось напряжение последних дней. Он с удовольствием потянулся. Затем какое-то время безмятежно лежал на хозяйской оттоманке, слегка покачивая из стороны в сторону головой и разминая затекшие за ночь руки. От шума выскочившей из часов кукушки, Гавзов вздрогнул и окончательно проснулся. Она бойко отмерила девять ударов, после чего дверка закрылась, скрывая птичку от посторонних глаз.

– Ах ты, зараза! – выругался он, вставая с дивана. – Чуть сердце не выскочило.

Потом усмехнулся собственной глупости и улыбнулся. В ту же минуту в замке наружной двери что-то щелкнуло и она словно вздыхая, отворилась.

– Есть, кто дома? – донесся с коридора бодрый голос Дымова и, не дожидаясь ответа, добавил:

– Я тебя закрыл, на всякий случай.

– Чтобы не украли? – усмехнулся Павел, выходя навстречу. – Умыться бы.

Микола посмотрел на него оценивающим взглядом и махнул рукой в конец коридора.

– Там умывальник, за занавеской. Бритва тоже там, коль решишь помолодеть.

– Надумаю, надумаю. Но только не в этот раз.

Пока приятель приводил себя в порядок, Микола разогрел на сковороде вчерашнюю картошку. Примус у него был надежный, шведский. Нечета тем, что выпускались в Союзе. Советские часто засорялись и сильно коптили. От того процесс приготовления пищи мог растянуться надолго. Был у Миколы такой. Ох, и намучился. Зачастую из-за его капризов голодным оставался. Месяц не попользовался, как он с ним расстался. Не продал, не выбросил, а просто засунул под печь. Любил он всякий хлам про запас оставлять.

Когда с Левого берега Двины сюда перебирался, то оставил новому хозяину столько «добра», что тот неделю выгребал. Взял с собой тогда помимо одежды лишь старый самовар да примус шведский, выменянный в порту на водку еще в первую мировую у иностранного моряка.

– Это чем тут так вкусно пахнет? – отвлек Миколу от воспоминаний голос Павла.

– Сейчас вот еще рыбки к картошке с подпола достану и поедим. Промотался всю ночь по городу. Только под утро уж кипяточку с шаньгой удалось перекусить, – пожаловался Дымов.

– А что так?

– А-а-а, – лишь отмахнулся тот. – Всяко бывает. То спишь на дежурстве, то глаз не сомкнешь.

Вскоре они уже сидели за столом. Две большие соленые селедки лежали посреди него на расправленной для этой цели газете.

– Ты, Микола, вот что, – Павел не договорил, встал из-за стола и прошел в коридор.

Когда вернулся, то держал в руке кожаный портфель, с которым вчера и пришел к приятелю. Он достал из него увесистый сверток и развернул. Из рассыпавшейся пачки советских купюр отсчитал двадцать штук и передвинул их по столу в сторону Дымова.

– Вот, возьми. Поесть чего нужно, купи. Ну и так, на первое время, – после чего Павел закрыл портфель и бросил его на диван.

Микола с удивлением уставился на пачку денег.

– Да тут же… Куда так много? По «три червонца»…

– Лишними не будут, пригодятся, – оборвал приятеля Павел. – И помельче поменяй, лучше сегодня. В губернии у вас с таких и сдачи не сдадут.