– Спасибо, мил человек.

– Кузьма Иванович Карнаухов, – проговорил рябой и даже чуть приосанился.

– Да, да, буду знать.

Не зная, что еще сказать, Ретьяков повернулся и тут же скрылся в людской круговерти. Нужную лавку он нашел быстро. Вбежав на крыльцо, не раздумывая, толкнул дверь. Звон колокольчика над головой слегка напугал его. Трифон неуклюже отпрянул и, задев свертком за косяк, уже в который раз за день выронил прялку.

– Экой ты, батенька, неловкой, – услышал он знакомое окание. – Голова надумала, а руки не слушают.

– Да, вот, – словно оправдываясь, проговорил Ретьяков, поднимая с пола упавший сверток. – Надумал.

Управившись с ним, Трифон поднял голову и прямо перед собой увидел улыбающегося Кривошеина.

– Вы уж поаккуратнее, мил человек, – проговорил тот.

– Да, уж, – ответил Ретьяков, покосился на затихший колокольчик и снова взглянул на старика.

Позади него заметил долговязого седовласого мужчину лет пятидесяти явно еврейской наружности. В черном изрядно помятом костюме, тот стоял у прилавка, слегка опираясь на него. Он смешно щурился одним глазом, пытаясь удержать монокль. Линза была несколько меньше, чем нужно, а потому пользование ею доставляло ее владельцу некоторые неудобства. Он приподнял веко, и стеклышко упало, повиснув на тонкой цепочке.

– Яков Самуилович Зимин, хозяин лавки, – представился седовласый, выглядывая из-за Демьяна Пантелеевича. – Что изволите, товарищ? – на его лице появилась дежурная улыбка.

– Здравствуйте, – ответил Трифон, с нескрываемым любопытством разглядывая нового знакомого.

Кривошеин отошел в сторону и указав рукой на Ретьякова, проговорил:

– Товарищ прясницу продать желает. Я о нем тебе недавно рассказывал.

Улыбка сползла с лица хозяина лавки. Торговля у него последнее время шла не очень успешно. Барахло, как отзывался об антиквариате его приятель Кривошеин, нынче мало кому нужно и покупалось неохотно. Его несли и несли, довольствуясь любыми деньгами. Вещи пылились и лежали тут же в лавке. Из-за низкого спроса Зимин перестал покупать их совсем. Брал лишь на реализацию и только то, что не занимало много места. «Людям хлеб нужен. А еще лучше с мясом. Дешевыми побрякушками и низкосортными картинками их не накормишь, – говорил он».

А тут опять вместо хоть какого-нибудь покупателя пришел продавец. Стало быть, не с деньгами пришел к нему, а за ними. И ладно бы, если что-то стоящее принес, а то прясницу.

– Ну, показывай свою диковинную деревяшку, – равнодушно произнес Яков.

Трифон оглянулся по сторонам. Увидев у дальнего окна двух болтающих между собой женщин, смутился.

– Да, то торговки местные. Не обращай внимание. Они уже уходят.

– Хорошо, хорошо, – согласился Ретьяков.

Зимин повернулся к женщинам и, в подтверждение своих слов, громко крикнул:

– Матрена, вы бы разговоры говорить шли бы хотя бы крыльцо. Вы мне мешаете делать продажу. У меня клиенты нервничают из-за вас.

Ретьяков, подошел почти вплотную к нему и положил сверток на прилавок. Затем встал спиной к женщинам и сунул освободившуюся руку за пазуху. Немного там пошарив, вытащил небольшой мешочек.

– Вот, – проговорил Трифон, вытаскивая из него золотую монету.

– Ого! – не смог скрыть удивления хозяин лавки.

То, что монета редкая, он разглядел сразу.

– Империал? – спросил Зимин.

– Чего? – не понял Ретьяков.

– Монета так зовется. Тиража малого совсем. Не больше сотни, – проговорил еврей и тут же пожалел о своих словах.

То, что перед ним дилетант, ему стало понятно сразу, и рассказывать о достоинствах царской чеканки ни к чему.

– Наверное, – неуверенно проговорил Григорий, не особо вникая в характеристику монеты.