– И не говорите, – раздался голос Посина.

– Шервуд сейчас на вершине славы. На нем отрабатывают новый метод. Но если бы он попытался напрямую выяснить у верхушки Эй-би-си, чего же они от него в конечном счете хотят, они не смогли бы ему объяснить.

– Они могли бы сказать: «Давай, мыло рекламируй», – возразил Посин.

– Да, могли бы. Но только они не будут этого делать.

– Прагматики, – произнес Посин, а Джим в это время допил и налил еще.

– А что там с Брискином?

– Он на кухне, – ответил голос Посина.

– Так пойдите, гляньте, не стряслось ли чего.

Заглянув на кухню, Посин спросил:

– Все хорошо?

– Вполне, – ответил Джим.

Опершись на влажный кафель мойки, он допил стакан.

– По-моему, тридцать дней – нормальное решение, по всем статьям, – заявил Посин.

– Ты так считаешь? – отозвался Джим.

Хейнз сказал из гостиной:

– Ну, я пошел. Брискин, ничего не хотите сказать, пока мы здесь? Какие-нибудь замечания, предложения?

Джим вернулся в гостиную.

– Мистер Хейнз, что вы слушаете, когда включаете радио? – спросил он.

– Я стараюсь совсем его не слушать, – важно ответил Хейнз. – Бросил много лет назад.

Посин и Хейнз пожали Джиму руку, сказали, когда ждать чек и вышли в коридор.

– Тебя подвезти? – спросил его Посин.

– Не надо, – отказался Джим.

– Похоже, ты вот-вот сломаешься.

Джим стал закрывать за ними дверь.

– Эй, постой, – сказал Посин.

Лицо у него медленно, тяжело налилось кровью – он понял, что Джим собирается остаться у Патриции.

– Спокойной ночи, – сказал Джим.

Он закрыл дверь и запер ее. Тотчас зазвонил звонок, и он открыл.

– В чем дело?

– Давай-ка ты лучше пойдешь с нами, – заявил Посин.

Он стоял в коридоре один, Хейнз уже шел к лестнице.

– Мне нехорошо что-то, я не пойду, – сказал Джим.

– Очень даже тебе хорошо. Просто ты слабак – с работой справиться не можешь. Всю станцию на уши поставил, а теперь слюни распустил, решил вином горе залить…

– Пошел ты к черту, – сказал Джим, закрывая дверь.

Посин успел просунуть ногу, пытаясь помешать ему.

– Послушай, – дрожащим голосом произнес Посин. – Мы с тобой взрослые мужики. Ты был женат на Пэт, но это позади, все, она больше не твоя.

– Зачем твое имя на телефонном справочнике нацарапано?

Из дальнего конца коридора позвал Тед Хейнз:

– Вы идете или нет?

После непродолжительной борьбы Посин убрал ногу, и Джим закрыл дверь. Он запер ее на ключ и вернулся на кухню. Он не помнил, где оставил выпивку, стакан куда-то запропастился. Джим взял из буфета другой.

Боже милостивый, подумал он. Вот ведь что может приключиться с разумным человеком.

Он снова налил. Из спальни вышла Пэт в длинном халате лазурного цвета.

– Ой, – испугалась она, увидев его.

– Они ушли, а я остался, – сказал он.

– Я думала, вы все ушли.

– Меня отстраняют на месяц. Без содержания.

Из руки у него выскользнул на пол кубик льда. Он наклонился за ним.

– Когда тебя отстраняют?

– С сегодняшнего дня.

– Не так уж и плохо. Даже хорошо. Видимо, он не хочет тебя терять. Вот тебе и время, чтобы все обдумать.

Она настороженно смотрела на него. Полотенца на ней уже не было. Она успела расчесать в спальне волосы, высушить и взбить их. Длинные, мягкие, темные, они ниспадали на воротник халата.

– Замечательно, – сказал он. И вдруг прибавил: – Я сдаюсь.

Она пошла за сигаретой.

– Поезжай домой, ложись спать.

Клубы сигаретного дыма поднимались к лампе, установленной над раковиной – кухонному светильнику в пластмассовом плафоне. Она бросила спичку в раковину и сложила руки на груди.

– Или останешься?

– Нет, – сказал он. – Поеду.

Она забрала у него стакан и вылила то, что он не успел допить.

– Через месяц тебе станет ясно, чем ты хочешь заниматься.