– Что же ты все-таки будешь делать? Придумал что-нибудь?

– Поеду домой и лягу спать.

Она повернула направо и снова подъехала к фасаду Маклолен-билдинга.

– Послушай, возьми свою машину и поезжай за мной. Поедем к тебе или ко мне, выпьем, – предложила она.

– Боишься, начну кататься по полу?

– И, может быть, послушаем старые записи Менгельберга[13], – продолжала она, как будто он ничего не сказал.

– Какие записи Менгельберга? Это заезженное старье, на котором мы построили наш брак? – Он задумчиво, с грустью добавил: – Я считал, что почти все они достались тебе.

– Ты оставил себе «Прелюды»[14], – сказала она, – а ведь и ты, и я только их-то и хотели забрать себе на самом деле.

Он оставил себе еще и «Леонору» № 3[15], но она не знала об этом. В дни, когда они мстительно делили собственность – в соответствии с Законом Калифорнии о разделе совместно нажитого имущества, – он наплел ей множество небылиц, и согласно одной из них пластинки этого альбома якобы треснули. Как-то на вечеринке она уселась в кресло, в котором лежала куча дисков, сказал он ей.

– Ладно, – согласился он, – почему бы и нет?

Он прошел к своей машине, завел ее и поехал вслед за кремово-голубым «Доджем» Пэт по Гиэри-стрит, мимо Ван-Несс и затем вверх, по дальнему склону холма.

Впереди мерцали красным задние габаритные фонари «Доджа» – широкие кольца, похожие на барабаны пинбольного автомата. Пэт не было видно, он следовал за огнями машины.

То туда, то сюда, подумал он. Куда она, туда и он. Подъем, спуск. Так ребенок представляет себе верность. И стали они жить-поживать да добра наживать, вдвоем в домике, на склоне горы, их двое, дом-конфетка, и никто их там не найдет.

«Додж» остановился – предупреждающе вспыхнули его стоп-сигналы, и Джим вдруг понял, что не знает, в каком месте города находится. У «Доджа» включился поворотник, и Пэт повернула направо. Он поехал следом.

И чуть не проскочил мимо – ее сигнал он услышал в тот самый миг, когда понял, что она остановилась. Не так много раз бывал он в этом доме, подумал он. Это место, этот адрес вылетели у него из головы, как будто их и не существовало. Выкручивая шею, он дал задний ход. «Додж» стоял рядышком, и Джим теперь пятился, стараясь припарковаться на одной линии с ним. Красные габаритные фонари ослепили его. Сколько огней: поворотники, стоп-сигналы, белые фонари заднего хода, – у него закружилась голова. Броские цвета хромированных спален на колесах. С ковриками, проигрывателями. Он погасил фары, закрыл окна и вышел.

Пока он запирал двери, Пэт стояла дрожа, со скрещенными на груди руками.

Когда они поднимались по широким бетонным ступенькам многоквартирного дома, она обронила:

– Туман.

Дверь из стекла и бронзы была заперта. Пэт не сразу нашла ключ. Внутри, в коридоре, не было слышно ни звука. Двери по обеим сторонам были закрыты.

Все тут ведут правильную, размеренную жизнь, подумал Джим: в одиннадцать – отбой, в шесть – подъем.

Он доверчиво пошел за ней – она отыщет нужную дверь. Она знает. Пэт быстро шла по ковру, и ее длинные темные волосы подпрыгивали на воротнике пальто. Шаги ее были беззвучны. Как будто они идут по пещере, по длинному коридору к другой стороне горы, подумал он.

И вот дверь открыта, Пэт уже в квартире, включила свет. Протянула руку, чтобы опустить шторы.

– Какие-то казенные они, эти многоэтажки, – сказал он.

– Да нет, – рассеянно ответила она.

– Как-то неприятно – каждый уползает в свою отдельную раковину.

Не снимая пальто, она наклонилась, чтобы включить обогреватель.

– Просто тебе сейчас в голову одна чернуха лезет.

Она пошла к шкафу, сняла пальто, повесила его на плечики.