Он даже не успел понять, что ошибся. Яр приподнялся со дна лодки, неуловимо быстрым движением перехватил короткое весло, качнулся, пружиня ногами…

Анджей широко взмахнул руками и упал в реку – навзничь, ледяная горько пахнущая вода сомкнулась над ним, стремительно утрачивая коричневато-зеленый цвет, заплывая красным. Истошно закричала где-то очень далеко Варвара.

Он лежал у самой кромки воды, ничком, неловко вывернув голову, во рту стоял мерзкий вкус железа и соли, песок хрустел на зубах и мешал дышать. Острый осколок речной ракушки небольно врезался в щеку – или он просто не чувствовал? потому что по сравнению с той болью, которая была разлита во всем теле, всякая другая казалась смешной и ненастоящей.

Мелкие волны набегали и откатывались, полоскались в потоке длинные ивовые ветки, темные веретенца мальков недвижно висели в прозрачной толще коричневатой речной воды. Потом метнулись быстрой стайкой, вода замутилась от шагов, исчезло белое, покрытое крошечными дюнами речное дно.

– Вам лучше? Пан Кравиц, вы меня слышите? Вы можете говорить? Ну хотя бы рукой шевельните…

Чувствуя, как все обрывается внутри, скручивается в тугой комок и от боли тошнит и темнеет в глазах, он заставил себя перекатиться на спину. На песке, там, где только что была его голова, остались темные пятна.

Варвара Стрельникова, непонятная, не известная науке ведьма, а точнее, даже не ведьма, а черт знает что! – сидела перед ним, поджав под себя ноги. Ветер трепал волосы, и она отводила их от лица ладонью. Анджей смотрел на ее руки – тонкие запястья, ладони в царапинах, острые локти, – на отливающие рыжиной под солнцем пряди волос. Кто сказал, что эта девочка некрасива?

– Бася?.. А… мы где?

– Это Хортиц, – объяснила Варвара. – Такой остров посредине реки. Я бы до другого берега не доплыла, там стремнина, мне с веслами не управиться. А в лодке вам разве поможешь?

– А… что случилось?

Она поежилась. Взлетели под тонким ситцевым платьем худые лопатки, и веснушки, которыми было обсыпано ее лицо, стали еще бледнее.

– Вы повздорили с паном Родиным, и он… в общем, дал вам веслом по голове. У вас опять кровь.

Анджей с усилием поднял руку – она была тяжелая и будто чужая, – осторожно коснулся затылка. Занемевшие пальцы не ощутили ничего, но когда он вновь поднес руку к глазам, на ладони остались липкие и отвратительно яркие под солнцем красные пятна.

– Я сейчас, – сказала Варвара и покраснев, потребовала, чтобы он отвернулся или закрыл глаза, если ему очень больно шевелиться.

Анджей послушно смежил веки. Послышалась возня, шуршание песка, затрещала разрываемая материя, потом донесся плеск волны. На лицо лег мокрый лоскут, пахнущий речной водой. Варвара села рядом, старательно натягивая на колени короткий, неровно оборванный подол платья.

– Прижмите покрепче, чтоб кровь унялась.

Анджей слизнул протекшую к углу рта теплую и солоноватую на вкус каплю.

Никогда и нигде за всю свою карьеру он не слышал ничего подобного. Чтобы ведьма, нава, подследственная, венаторам раны перевязывала?! Не бывает!

Никто из них никогда его не жалел. Как и собратьев по профессии. Наоборот – бывало, и сколько угодно. Чего стоит светило Шеневальдской инквизации герр Штейнер с его знаменитым трактатом «Об истоках и истине навьей сути». Да они его в Нидской академии наизусть главами заучивали, и не столько пользы для и из любви к чистому знанию, сколько из-за красот стиля. «О сударыни мои святые, Екатерина и Маргарита!.. Почему вы не смотрите на меня, почему вы оставили меня?..» И это после завершения процесса, когда в подследственной не то что женщину – живую душу разглядеть сложно. Человек, которому предмет исследований равнодушен, никогда так не скажет. Тем более, о наве.