– Мистер президент, при всем уважении я вынужден повторить, что бюро не имеет никакого отношения…

– А кто еще болтает о сорока акрах? Я возлагаю ответственность именно на бюро. Будьте так любезны передать это мистеру Стэнтону и генералу Ховарду. А теперь прошу меня извинить.

Жизнь Стэнли Хазарда в эти дни была сплошным мучением. Чтобы хоть как-то это выдержать, он стал теперь выпивать свою первую рюмку еще до восьми утра. В его письменном столе в старом офисном здании, где временно расположилось Бюро по делам освобожденных, были спрятаны разные бутылки с вином и бренди. Если в течение дня он выпивал слишком много, отчего переставал понимать обращенные к нему вопросы, спотыкался или ронял что-нибудь, то всегда бормотал одно и то же: что, мол, плохо себя чувствует и у него кружится голова. Тех, кто верил, находилось очень немного.

У Стэнли были серьезные причины для того, чтобы чувствовать себя несчастным. Много лет назад его младший брат Джордж отстранил его от управления семейным металлургическим производством. В глубине души Стэнли понимал почему. Просто он ни на что не был способен.

Его жена Изабель, властолюбивая и сварливая женщина, была на два года старше его. Она родила Стэнли двоих сыновей, Лейбана и Леви, которые так часто попадали в неприятности, что он даже завел специальный счет в банке, чтобы давать взятки судьям и тюремщикам и откупаться от забеременевших девушек. Близнецам было по восемнадцать, и Стэнли от отчаяния начал переводить часть «взяточных» денег в Йель и Дартмут. Изабель называла это благотворительными взносами, а Стэнли надеялся, что сыновей примут и они наконец уберутся из дома. Он их терпеть не мог.

Еще, как ни парадоксально, он совершенно не понимал, откуда взялось то огромное состояние, которое принес их обувной бизнес, и не представлял, что с ним делать. Сейчас фабрика в Линне была выставлена на продажу. Изабель настояла на том, чтобы они свернули дело, пока не поздно, потому что после войны уже возвращалась привычная конкуренция. Стэнли понимал, что никакой его личной заслуги в этом невероятном успехе не было.

Ко всему прочему его бывшая любовница, актриса варьете Джинни Кэнери, бросила его сразу после того, как Изабель узнала об их отношениях. Хотя она все равно бы его бросила, рассудил Стэнли. Деньги она могла получить от других своих многочисленных воздыхателей, а в постели из-за своей постоянной нервозности и пьянства он был ни на что не способен. По слухам, мисс Кэнери теперь была любовницей какого-то республиканца, чье имя, правда, не называлось.

Так что ничем, кроме борьбы и страданий, в этой жизни Стэнли похвастаться не мог, да еще был вынужден каждый вечер за ужином смотреть на свою некрасивую напыщенную жену в их прекрасном, огромном и безлюдном особняке на Ай-стрит. Поэтому он пил. Это поддерживало его в течение дня. А ночью милосердно помогало заснуть.

– Джонсон недоволен бюро, так, Стэнли?

– Так. Он бы с удовольствием его разогнал. Считает, что, действуя в соответствии с целями радикалов, мы попираем права штатов.

– Полагаю, это неудивительно, – задумчиво проговорила Изабель. – Он ведь демократ и, по существу, южанин. Мне любопытно другое: почему из-за южной земли такая свара? Она очень ценная?

Стэнли допил третий бокал шампанского:

– Не сейчас. Та, что конфискована министерством финансов, может быть выкуплена почти задаром. Но в перспективе, разумеется, она представляет большую ценность. Земельная собственность всегда ценна. А товарные культуры составляют основу всей экономики Юга. Там же нет никакой промышленности и никогда не было.