«Первый случай клинической смерти, причем он был диагностирован врачами, это была армия. Мне было девятнадцать лет, был жаркий июль 1986 года. Европа, горы, а у нас проверка из Москвы. И вот на градуснике в тени плюс 37, а мы бежим десять километров вдоль берега горной речки.

Такая температура плюс влажность, это все что надо, что называется, чтобы встретить чудеса. Все хорошо было где-то, наверное, до последнего километра. Тут нашему товарищу становится плохо. Этот товарищ оказался сзади меня, и он просто на мне повис. Он взял меня за ремень, как за вожжи, и я практически его потащил, хотя, в принципе, мои соседи должны были тащить еще и меня, чтобы было легче. Но соседям тоже было плохо.

И дальше я ничего не помню. В какой-то момент у меня выключилось все. Я помню точно, что мне не хватило воздуха реально, потому что дышать было просто нечем. Что я помню до того момента, когда меня более-менее привели в чувство. Это такая совсем глубокая темнота, заложенные уши, картинки такие, как фотографии, наверное, качающиеся. Я тогда уже работал на телевидении, поэтому у меня воображение, видимо, телевизионное включилось.

Ну, когда картинки закончились, закончился, в общем-то, весь звук в ушах, стало просто темно, бесшумно и без ничего. Далее в какой-то момент была пелена белая, что ли, снизу моего зрения или кадра, не знаю, как это назвать. И всплыла такая штука, как тоннель, уходящий все время вниз.

Наверное, это напоминает тоннель в метро, но который все время изгибается вниз, и ты начинаешь все время падать. Понятно, что стены круглые и на стенах хорошие цветные изображения. Те, которые, я, видимо, помнил. Потому что ничего такого пугающего, неожиданного, не моего, как бы, я там не видел.

Это не было быстрым калейдоскопом, это было такое вот плавное перетекание истории картинок. Где-то была школа, где-то была деревня, где я маленьким рос. В общем, потом все. Потом я пытался как-то управлять чем-то, вот как во сне бывает, когда я хочу этот сон прекратить, но я понимаю, что это уже не сон.

В какой-то момент я испугался, но я понял, что это такой же сон, который меня и раньше, в общем-то, тревожил. То есть, грубо говоря, хочу проснуться, но не могу. Это такая стадия поверхностного сна, когда шорохи в квартире тебя настораживают, ты хочешь повернуться и не можешь. И тебе снится практически то, что ты придумываешь, а сопровождается это тем звуковым сопровождение, которое в комнате присутствует.

И это тоже оказалось каким-то периодом моей вот этой визуализации, скажем так. Она тоже прошла и все, дальше провал. Какие-то такие тупые ощущения, что тебя кто-то чем-то тыкает, но полная темнота. Так, чтобы я себя там видел где-то как-то я что-то не припомню.

В себя я пришел, как мне потом сказали, где-то минут через тридцать пять. Мне вкололи что-то, и я открыл глаза и начал понимать кто я и где. Слышу, что кто-то сказал: «о, он в себя пришел!»

Я был погружен уже в армейский санитарный грузовик и меня отвезли. Меня спрашивали о чем-то, но я не помню, что им отвечал. Врач сказала, что да-да, будет разговаривать, все нормально.

Оказывается, меня нашли в холодной реке, там достаточно холодная вода. Я был раздет, видимо, от того, что мне не хватало воздуха, пытался освободиться от одежды. И так как мы бежали с оружием, очень долго народ искал оружие. Нашли. Где-то рядом в реке валялось. То есть, я освобождался от того, что мешало мне дышать. Я еще удивляюсь, как я не захлебнулся, потому что лежал лицом в реку.

Когда меня доставили в санчасть, врач подошел, посмотрел, мне быстро взяли анализы, сказали: так, понятно, человек живой. Очень слабый еще, конечно, дайте ему вот это, и пусть он спит. Все. То есть никто ничего никому не сказал. Мне тем более никто ничего не говорил, потому что я вообще плохо слышал, в этой пелене находился.