– В Челябинске учитесь? Это хорошо. А Мавлиджанка в деревне застрял – комсоргом работает.

– Тоже не плохо.

А и не знал, что старшину второй статьи Талипова зовут Мавлиджаном. А мы всё – Женя да Женька.

Сварились пельмени. Мы с другом выпили, старики отказались.

Хозяин говорил осудительно:

– Да-а, город…. Там зря хлебало-то не разевай – не проследишь, так последнее сволокут. Воров-то от простодушных людей, хоть вицей гони – так и липнут.

Я не понял о чём он. Женька сказал ему что-то – дед печально закряхтел. Тогда сын укоризненно на русском:

– Ну, вот что ты знаешь о городе? Прямо беда тебя слушать. Пошли, Толик, покурим.

Курить мы пошли не на крыльцо, а в сельский клуб, где уже началось какое-то кино. До клуба мы ещё взяли водки – сели на последний ряд и тихонько побулькивали из горлышка, закусывая пряниками. После сеанса пошли провожать двух девиц, отшив кавалеров. Женька отшивал на своём языке, мой проще – кулаком в пятак. Девчонки, молодые учительницы, жили в комнате при школе. Включили музыку, накрыли на стол – водка у нас ещё оставалась. Выпили (мы с Женькой). Принялись танцевать и ухаживать – как говорят «куряки», женихаться. Я с места в карьер:

– Я люблю вас, Зариночка.

– Когда же успели? Часа не прошло, как мы познакомились.

– За час и успел.

– Вот так – с первого взгляда.

– А что, три года таращиться надо?

– Тоже верно, – она погладила меня по щеке. – Только вы, наверное, не о ЗАГСе, а о постели мечтаете?

Распахнул удивлённые глаза – разве одно другому помеха?

Она улыбнулась полными губками:

– Вы, наверное, ещё не знаете – наши девушки без свадьбы за кромочку не заступают.

– Пережитки это.

– Ну, может быть. Скажите, как любимой девушке – вам меня совсем не жалко?

– Ну, жалко, конечно. Только ведь я с серьёзными намерениями.

– Врёте вы всё, потому что пьяные.

– Выпей и ты.

– Мне и так хорошо.

На моё недовольное молчание сказала:

– Я ведь не дура, а учительница – не только слушаю, но и понимаю, что вам от меня сейчас надо.

Пьяный трёп меня увлёк больше строптивой учительницы.

– Ну, ладно, ты меня раскусила, и, коль такая умная, скажи, что мне делать, моряку-пограничнику – четвёртый год пропадаю без ласки.

– Женитесь.

Жениться мне не хотелось. На следующий танец мы с Женькой поменяли партнёрш.

– А ты, дева, рада ли мне? – я попробовал говорить с Розкой в другой интонации – не просящего, а согласного на любовь, русского парня с татарской девушкой. А что? Я отслужил, учусь в институте – есть перспективы и деньги в кармане (на букетик цветов и бутылку шампанского).

– Как не рада, – тихо ответила выпускница педтехникума.

– Тогда, может быть, поговорим о любви?

Она так взглянула в мои глаза – словно умыла. Я уже злился – чёртова татарва, чего жилят-то? Мне казалось – им за радость под русским парнем постонать. Спросил напрямую:

– Слушай, почему вы такие? Думал, учительницы, с передовыми взглядами – чему же в общаге-то вас учили? Вера стреножит?

Она погладила меня узкой ладошкой по щеке.

– Ты не поймёшь. Ты мне люб, а предлагаешь грязь.

– Ну, а свадьба отмоет?

Она кивнула. Я молчал, разглядывая скуластое личико. Милое? Может быть. Раскосые светлые глаза, молочно-смуглая кожа, кривыми саблями черные брови, словно углём подведены ресницы.

– И ты не боишься, что я могу оказаться хреновеньким мужем?

Она сказала что-то тихо по-татарски, не отводя взгляда, но чуть отстранившись. Я перевёл:

– Вытерплю всё и широкую, вольную… да?

Попытался коснуться её груди, а она совсем выскользнула из моих объятий.

Когда водку допили, девчонки отправили нас восвояси. Женька оказался слаб к спиртному – по дороге колбасил и ехидно хихикал надо мной: