Если задуматься, то погода влияет на настроение человека и даже решает его судьбу. Последние дни снова пошли мелкие, нетёплые и неласковые дожди. Небо тяжёлое, серое, с плывущими низко серо-чёрными массивными набрякшими влагой тучами. И они такие страшные и зловещие, как рок. И ко мне приходит с предчувствием некоей беды тяжёлая мысль; и давит, давит тряско на мозг, что хочется даже заплакать. Но я стараюсь её отогнать, находясь в полном отключении от всего мира, от политики, искусства, литературы. Меня совершенно не интересуют новости общественной жизни радио и телевидения, газет и то, чем живёт наша большая страна.

Однако я живу собственными впечатлениями от встреч с людьми, от погоды и состоянием природы. Конечно, ты меня прости. Я так ушёл в себя, что не зову тебя по имени. Единственное, что меня радует в моей бренной жизни – это ты…

Уже поздний час, а я не хочу спать. И душу гложет одно желание – разговаривать с тобой. Я ставлю перед собой фотографию с твоим изображением, когда сажусь за стол и первые слова мои к тебе: «Здравствуй…»! И мне кажется, что ты хочешь, чтобы я смотрел на тебя. И я смотрю, и что я вижу: ты начинаешь смущаться.

Но мне твоё смущение нравится, оно отвечает моей эстетике. Я вспоминаю наши с тобой последние часы перед разлукой, ты была очень нарядна. Помнишь, как ты почему-то досадовала, когда мы спешили одеваться в дорогу, чтобы ехать в аэропорт, а у тебя не получалась та причёска, которая тебе нравилась? Но я знаю, что её ты делала для меня. И ты подумала, что она мне не понравится, как и твоя удлинённая облегающая стан чёрная юбка, расшитая по бокам красными цветами, и ты тогда спросила: «Можно мне в этот день надеть её»? И я ответил: «обязательно, непременно, в ней тебе так хорошо». И ты послушно надела белую, крупной вязки кофту, которая плотно облегала твою грудь. И ты была в этом простом наряде нежно-грациозна. Всё подчёркивало твою девичью стройную фигуру. А твои белокурые с золотистым оттенком длинные волосы были причёсаны так, что открывали твой лоб, твоё прелестное лицо, ты стояла передо мной такая вся женственная, чистая. А твои духи пленили меня, и как ты была пленительно прекрасна. Я долго, ты помнишь, как смотрел на тебя не то оттого, что расставался с тобой, не то просто тобой одетой безукоризненно любовался. А ты тогда взяла и смутилась и сказала: «Не надо так рассматривать, а то ещё сглазишь, а я суеверная». И звучал твой смех серебром.

Наверное, в ту минуту ты подумала, что я смотрю на тебя не потому, что хотел тобой любоваться, как произведением искусства, а просто нагло сравнивал тебя с женой, которая, как ты считала, красивая, а вот ты, по твоему замечанию, некрасивая. И вдобавок причисляла себя к безнадёжным перестаркам. А у меня и близко не было такой мысли, ну да, ты старше меня на два года. Но эта разница незаметна…

Завтра мне снова идти на постылую работу. А это так огорчает, что я тут, а ты там, и я так люблю тебя нежно и страстно с тоскою в душе. Я такой чувствительный, что со слезами на глазах в любви ещё ни одной девушке не признавался. Хотя я вообще не признавался, даже жене. Я просто предложил ей замуж за её исполнительность и порядочность, и за то, что она отвечала моему эстетическому вкусу. А с тобой, когда переписывались, ты меня вгоняла в восторг своими пронзительными письмами, полными чувств, тоски, печали и грусти. А для меня не было другого типа девушки, а как только тургеневского. Но в наши дни таких, наверное, уже нет. Но этот идеал так глубоко засел в душу, что я не могу от него отказаться, даже если его и впрямь не существует в жизни. И мне кажется, что как раз ты и отвечаешь этому идеалу. Ох, как я боюсь ошибиться! Но как я радовался каждому твоему письму, наша переписка продолжалась со дня моего увольнения из армии больше двух лет. И оборвалась после встречи с моей будущей женой.