И я противопоставлял этому миру золотого тельца лишь одно служение – долгу и духовному прогрессу. Вот о чём я всегда мечтал! И это есть высшее назначение человека. По этому вопросу у меня было столько соображений и дельных мыслей, что я не могу даже часть их здесь передать так, как они ассоциировались в моём воображении.

И если я начну фиксировать их на бумаге, то всё выйдет не так, как надо и как хотелось бы их представить в точности с тем, как они приходили тогда на ум после новых освоенных горизонтов познаний. И я боюсь, что выйдет не так, как я себе это представлял, чтобы это вышло не шаблонно и не общеизвестно, а как-то неожиданно по-новому. И ещё я больше не желал упоминать само слово – «деньги», так как оно мне препорядочно надоело и не раз произносилось в моих записках прошлого года.

А теперь пора продолжить разворачивать спираль сознания. Итак, когда я жил с женой, я переставал питать к ней искренние чувства, которые я испытал в дни влюблённости. Но это я уже ранее объяснял, почему так происходило. Но что любопытно, стоило мне уйти от неё, как через какое-то время я начинал переживать о нашем с ней раздоре. Мне снова и снова хотелось её видеть, желать. Я забывал всё те скандалы, которые нас так изрядно выматывали.

И было ясно, что мы с ней чужие, нам нельзя жить вместе. И главное, я не придавал значения нашим идейным и мировоззренческим разногласиям. Я будто напрочь забывал то, что она мыслит не так, как я, а я не так, как она. Мы пребывали в тупике непонимания, и тоска всё это опрокидывала до беспамятства, будто никаких между нами противоречий никогда не возникало.

Человеку свойственно жить ожиданиями и надеждами на лучшее, что всё на этот раз должно измениться. Кто-то из умников сказал, что не будь надежды, то и не было бы в человеке веры в добро. Это его спасает от одиночества. И это верно, что даже перед смертью человек живёт надеждой на божественное исцеление.

Она крепко нам помогает в жизни. И не будь её, то и не было, наверно, и самой земной жизни. Но довольно!

Человек редко испытывает то, что некогда испытал, а значит, обманывается. Мы живём, а значит, что-то испытываем и ощущаем не всегда всю полноту жизни.

Как хорошо было бы, если бы мы обладали способностью ощущать то, что раньше мы чувствовали, тогда мы, я уверен, меньше бы, а то и совсем, не делали бы тех ошибок, которые вынуждают нас раскаиваться.

Но дело в том, что женщины, если даже виноваты, стараются не признавать свои ошибки. И во всех своих несчастьях винят только мужчин. Так было у нас. Она не признавала свою вину о том, что наши отношения разбились о быт и в этом мы виноваты обоюдно.

Она до последнего дня нашей совместной жизни не считала себя ни капли виновной в происхождении разногласий, это только я такой настырный упрямец, не иду на поводу у её «мудрых» и практичных родителей.

А ведь когда люди честно признают свои ошибки, они стараются их больше не повторять. Она не признавала и снова их повторяла, как и до примирения, которое с моей стороны происходило только ради сына. И когда я вернулся к жене, и мы примирились, желая начать всё сначала, я снова стал чувствовать то же, что и раньше. И ко мне потому приходило уныние, разочарование, озлобление, обида на всех и вся.

Я же не изменился в своём образе жизни, библиотека, театр, концерты, это было нашим связующим, что делало нас близкими людьми. Но что касалось практики, то снова начались споры и с ней, и с её родителями о том, что я живу не по их правилам. Блатные это называют понятиями. Вот и чувствовал я снова, как мы далеки друг от друга. Жена была по своей сущности чопорная, высокомерная, гордая. И ещё я по-прежнему чувствовал себя в её доме не так уверенно, как хотелось бы. Меня сковывало то, что в их делах я почти не участвовал, кроме приусадебного огорода. И эта отчуждённость не располагала к открытым отношениям с её родными, непринуждённым беседам, не только с женой, но и с её родителями. Они считали меня замкнутым, а в свой черёд я их тоже. И всё, что между нами происходило из-за противоположных взглядов на деловую сторону жизни, от того, что родители жены не любили, когда с их мнением не считались, я был в их глазах тем же, то есть не их убеждений как надо жить, а человеком гордым и упрямым.