– Скажи мне, мой царь, скажи, Соломон: вот, если завтра я умру, будешь ли ты вспоминать свою смуглую девушку из виноградника, свою Суламифь?

И, прижимая её к своей груди, царь прошептал, взволнованный:

– Не говори так никогда… Смерть не коснётся тебя…

(Неправду сказал Соломон – «своей косой равняет всех она»).

– Подожди, мой милый… сюда идут… Да… Я слышу шаги…

Она замолчала. И было так тихо, что они различали биение своих сердец.

– Кто там? – воскликнул Соломон.

Но Суламифь уже спрыгнула с ложа, одним движением метнулась навстречу тёмной фигуре с блестящим мечом в руке. И тотчас же, поражённая насквозь коротким, быстрым ударом, она со слабым, точно удивлённым криком упала на пол.

(Слабая тринадцатилетняя девочка защитила и спасла жизнь от убийства здорового сорокапятилетнего мужика).

Старший врач сказал:

– Царь, теперь не поможет ни наука, ни бог. Когда извлечём меч, оставленный в её груди, она тотчас же умрёт.

– До тех пор, пока люди будут любить друг друга, пока красота души и тела будет самой лучшей и самой сладкой мечтой в мире, до тех пор будет произноситься, клянусь тебе, Суламифь, имя твоё во многие века будет произноситься с умилением и благодарностью.

К утру Суламифи не стало.

Царь же пошёл в залу судилища, сел на свой трон … и, склонив голову на ладонь, приказал (писцам, в тревоге затаившим дыхание):

– Пишите!

«Положи меня, как печать, на сердце твоём, как перстень на руке твоей, потому что крепка, как смерть любовь, и жестока, как ад, ревность: стрелы её – стрелы огненные».

И весь день, до первых вечерних теней, оставался царь один на один со своими мыслями, и никто не осмелился войти в громадную, пустую залу судилища».

И будто услышал Соломон чей-то голос… Однако, это внутри него кто-то сказал циничные слова, как будто высеченные на тыльной стороне камня старинного перстня на указательном пальце левой руки Соломона: «И это пройдёт»…

Но по мудрости своей подумал вслух Соломон, будто высек слова на камне перстня своего, носимого на указательном пальце левой руки: «Ничто не проходит»…

Если бы Куприн написал только «Суламифь» и «Гранатовый браслет», он уже оставил бы своё имя в изящной словесности – в беллетристике.

После Куприна можно уже не читать Ветхий Завет – он весь в его «Суламифи» (разве только – Экклезиаста, также приписываемого Соломону).

Если говорить о возрасте Суламифи – это 13 лет – шестиклассница средней школы в СССР, где, как известно, в некотором смысле «секса нет»…

При этом, в ветхозаветной «Песни песней» Соломона и в 12-и главах – как апостолов у Христа – эротической сказки Куприна больше чувства и аромата чувственной любви, чем в неразделённости взаимоотношений книг Бунина.

«Суламифь» – это плотский вариант «Гранатового браслета».

Бояться следует близких – они предают и могут убить (как охрана – Юдифь, Анвара Садата, Индиру Ганди, посла Карпова…).

И избави вас бог от ранних и неравных браков…

Серёжа Грибов – молодой человек почти «в полном расцвете сил» уже несколько лет трудился в рекламной фирме, которая печатала разнообразную полиграфию: проспекты, плакаты, баннеры и растяжки, даже книги (по заказам авторов, кстати сказать: Серёжа и сам публиковался, но в издательстве). Грибову нравилась работа, он был доволен своим положением – до этого он некоторое время мыкался в какой-то полуподвальной с тараканами конторе.

Несмотря на свою популярность, как в коллективе фирмы, так и среди заказчиков, Грибов был «не от мира сего» стеснителен и самокритичен, находя в себе массу недостатков, с которыми боролся с переменным успехом. Например, из-за своей мнительности познакомиться с девушкой было для него научной фантастикой, не говоря уже о том, чтобы у него была подружка.