Мне не было жалко герцога, но я все же не удержалась от вопроса о дальнейшей судьбе лорда Роберта.

– И он тоже предатель. Вдобавок еще и сын предателя. Как думаешь, что с ним будет?

Признанная, но еще не коронованная королева Мария выехала в Лондон на своей любимой крупной лошади, но теперь сидела в женском седле. За ней следовала сначала тысяча, а вскоре уже две тысячи человек. Не берусь считать, сколько еще ее сторонников из разных мест двигалось пешком. Это была внушительная и грозная армия. Но рядом с Марией были только ее фрейлины и я, ее шутиха.

Пыль от лошадиных копыт и человеческих ног густой завесой накрывала колосящиеся поля. Через какую деревню мы бы ни проходили, к нам присоединялись крестьяне с серпами и крючьями в руках. Другие пристраивались к идущим, чтобы пройти с ними до конца деревни. Женщины радостно махали руками и выкрикивали приветствия. Некоторые выбегали с цветами для Марии и разбрасывали лепестки роз перед ее лошадью. На будущей королеве был старый красный дорожный плащ, и сейчас она напоминала рыцаря, едущего на битву. Впрочем, это и была битва. Мария несколько раз говорила мне, что окончательная победа наступит лишь тогда, когда она воссядет на троне. Привыкшая к обманам и человеческой подлости, она боялась поверить, что победа уже одержана. Величайшая победа мужества и решимости. Но никакое мужество, никакая решимость не помогли бы Марии, если бы не искренняя любовь народа, которым она собиралась править честно и справедливо.

Очень и очень многие связывали ее правление с возвращением в Англию золотой поры истинного благоденствия. Людям казалось, что теперь земля будет приносить обильные урожаи, погода станет теплой, чума, лихорадка и прочие напасти исчезнут. Мария, конечно же, восстановит благосостояние Церкви, красоту святых мест и укрепит веру. Те, кто постарше, вспоминали ее добрую и милосердную мать – королеву Екатерину, которая была английской королевой дольше, чем испанской принцессой. Недаром король Генрих любил ее, свою первую жену, дольше всех. Даже покинутая им, она умирала с его именем на устах. И вот теперь трон готовилась занять дочь Екатерины. У достойной матери может быть только достойная дочь. Подтверждением тому служила внушительная армия добровольцев, двигавшаяся вместе с Марией в Лондон. Эти люди радовались и гордились, что теперь у них будет такая королева. Колокола всех церквей встречали ее приветственным звоном.

В один из вечеров, когда мы остановились на ночлег, я написала шифрованное послание лорду Роберту: «Вас будут судить за государственную измену и казнят. Бегите, милорд! Бегите!» Это письмо я бросила в очаг постоялого двора и смотрела, как огонь чернит бумагу. Потом я взяла кочергу и превратила сгоревшее послание в горстку пепла. У меня не было никакой возможности отправить ему это предостережение. По правде говоря, он и не нуждался в предостережениях.

Он знал, насколько рискованное дело затеял вместе с отцом. А если не знал, то понял это в Бери, когда запоздало попытался переметнуться на сторону Марии. Те, кто еще месяц назад был готов целовать лорду Роберту сапоги, теперь стерегли его, как опасного преступника. И не важно, где он сейчас находился: в тюрьме провинциального английского городка или уже в застенках Тауэра, он наверняка знал о своей обреченности и скорой казни. Он совершил преступление против законной наследницы престола, а за государственную измену наказывали смертью. Скорее всего, его не просто вздернут на виселице или ему отрубят голову. Его ждала мучительная и унизительная казнь. Поначалу его повесят, но не так, чтобы петля затянулась на шее, прекратив дыхание. Палач доведет его до полубессознательного состояния, а затем даст лорду Роберту увидеть собственные кишки, которые он вытряхнет из распоротого живота. Далее начнется четвертование. Лорду Роберту отрубят голову, а его тело расчленят на четыре части. Прекрасную мертвую голову насадят на шест в назидание другим. Окровавленные части тела повезут напоказ в четыре конца Лондона. Роберта Дадли ждала ужасная казнь, почти такая же ужасная, как сжигание заживо. Пожалуй, никто лучше меня не знал, насколько это страшно.