– Мадемуазель де Лоранс, простите, но мы закрыты.
Аптекарь говорил шёпотом, искоса поглядывая в глубину комнаты.
– Мсье Фавер, мне бы лекарство от зубной боли…
– Сожалею, мадемуазель, но мы закрыты.
– И как надолго?
– Простите, надолго, может быть, навсегда…
– Но…
– Простите, мадемуазель. У меня всего час, мне нужно собрать вещи.
– Вас интернируют?
– Нет, слава Богу, но мы не можем рисковать. Вчера мы узнали, что арестовали наших родственников. Мы перебираемся в итальянскую зону, а потом постараемся выехать в Швейцарию.
– А это… разумно?
– Кто знает, что теперь разумно, простите, мадемуазель. Прощайте.
Дверь захлопнулась. Изабель ещё немного помедлила и направилась к ожидавшему её такси, как вдруг дорогу ей перегородил полицейский фургон, из которого выскочили несколько человек в униформе и устремились к аптеке мсье Фавера.
– Немедленно откройте, полиция!
Окрик, открывающий без ключа любые двери, на этот раз не возымел действия, и полицейские бросились к чёрному входу. Вероятно, там завязалась потасовка, ибо до Изабель донёсся детский плач и женские крики, а спустя мгновенье она увидела, как полицейские тащат к машине двух женщин и ребёнка, за которыми в ужасе бегут мсье Фавер и его жена.
– Мила, Мила, постойте, куда вы их увозите? Это моя сестра… Мила!
– У них нет французского гражданства. Все евреи без французского гражданства подлежат обязательному интернированию. Ваш час тоже скоро пробьёт.
Процессия начала собирать зевак, и полицейские, с силой оторвав родственников друг от друга, поспешно затолкали несчастных в фургон и укатили прочь. Бедный Фавер в отчаянии рвал на себе седые волосы и беспомощно воздевал руки вслед уехавшего автомобиля.
– Мила, Мила… Как же мне теперь ехать?..
Его попытались утешить, но он не реагировал и продолжал смотреть на дорогу, громко повторяя имя сестры.
Поднявшись в свою гримёрную, Изабель разрыдалась. Её всхлипывания привлекли внимание проходившей по коридору Мари, которая не замедлила поинтересоваться причиной столь непредвиденной меланхолии. Она напоила Изабель водой и потребовала немедленных объяснений. Изабель объяснила как могла.
– Его сестру с дочерью и внучкой… Куда их увезли, Мари? Куда их всех увозят?.. В немецкую зону?
– Нет, Белла, здесь, в свободной зоне есть лагеря для евреев.
– Лагеря? Какие лагеря?
– Мы не говорили прежде с тобой на эту тему…, ты была не готова.
– Но тебе откуда это известно?
– От Луи… Помнишь, я говорила тебе о нём?
– Да, помню, а что он ещё тебе рассказывал?
– Многое, Белла, многое… Хочешь узнать?
– Сейчас, дай мне минутку.
Изабель замолчала и, пытаясь успокоиться, тяжело вздыхала, глядя на мелкий, сыплющий за окном, дождь. Мари тоже молчала.
– Знаешь, Белла, – начала она вновь после долгой паузы, – я всегда говорила, что никто не может оставаться в стороне от этих событий. Это невозможно – видеть и ничего не делать, иначе эта проклятая война никогда не закончится!
– Мари! – вскричала Изабель. – Я постоянно прошу Бога показать мне, что я должна делать!
– И что?
– Думаю, сегодня я, наконец, это увидела. Я больше не сомневаюсь и не колеблюсь ни секунды, но я не знаю, с чего начать… Я вообще ничего не знаю!
– Приходи ко мне в понедельник вечером, я тебя кое с кем познакомлю. Возможно, вместе мы придём к какому-нибудь решению.
3. Начало
Изабель редко бывала у подруги. Большей частью она жила изолированно ото всех, регулярно навещая лишь своих родителей и сестру, живших здесь же в Лионе в старой части города в родовом особняке эпохи Наполеона III. Сама же Изабель снимала квартиру неподалёку от оперы и пышного сквера, в котором и проводила всё своё свободное время. Однако в тот значимый для Изабель вечер это уединение, равно как и размеренная жизнь, было нарушено внезапно свалившимися на неё планами.