Папа у меня, чтобы вы понимали: «Во!» – так Малыш объяснял Карлсону особенность характера своего папы, показывая при этом крепко сжатый кулак. Но надо заметить, что у Малыша папа – просто тряпка по сравнению с моим. Если бы я когда-нибудь разбила люстру – у меня даже не хватает фантазии представить, что бы со мною было. Это при том, что многие люди считают меня фантазёркой.

В общем, домой пришёл папа…

Мой папа, чтобы вы понимали, он такой человек, которого непременно все должны слушаться. Например, как-то раз они с Бертой пошли в магазин. Он её спокойно зовёт:

– Берта, иди сюда!

Она не слушается.

Тогда он строго на неё смотрит и говорит:

– Ко мне! Ко мне, я сказал!

Собака подходит.

– Сидеть! Сидеть!!!

Она садится.

Тут из магазина выходит женщина и говорит:

– Мужчина, что вы орете? Это моя собака!

– Вы уверены?

– Конечно! Только не пойму, как вы научили её «сидеть». Она вообще ни одной команды не знает.

В общем, мой папа…

Как бы это объяснить? Ему когда что-то не нравится, он решает проблему радикально, раз и навсегда.

Например, однажды мне купили нового хомячка, чтобы я не расстраивалась, потому что прошлый у меня умер. Так вот новый хомячок оказался с характером и укусил папу за палец.

Папа долго не думал, открыл форточку и выкинул его в окно. Надо добавить, что жили мы тогда на девятом этаже… Но все равно у хомячка с таким характером – не было шансов выжить в нашем доме.

В общем, думаю, вы поняли мой ужас – домой пришёл папа и не просто пришёл, но увидел нас: маму – разговаривающую с собакой и меня зареванную, с забинтованной рукой.

Что было дальше – не помню. Думаю, что он спокойно послушал мамин рассказ, а потом ушёл в комнату и вернулся уже с ружьем. Я очнулась на папиных словах:

– Пойду в лес. Застрелю её.

Я думала, что у меня от ужаса и горя разорвется сердце. Мой папа, если он что-то сказал – значит он почти это сделал.

За всю свою жизнь я помню только две папиных угрозы, которые он не исполнил.

Первая – он не подстриг меня на лысо, когда узнал, что я курю. Но, может быть, так вышло лишь потому, что он сказал это – когда мне было двенадцать, а узнал, что я курю – когда мне было двадцать два, – видимо просто за десять лет забыл.

И вторая – он не застрелил Берту.

Почему? Не знаю.

Берта, как я уже говорила, была моим самым лучшим другом, она знала все мои тайны, она радовалась и грустила со мной.

В минуты отчаяния она лежала рядом, смотрела, как я плачу, и слегка стучала хвостом по дивану, если я хоть на секунду поднимала на неё взгляд – мол: «Смотри, я здесь, ты не одна, видишь? Я стучу хвостом, я не теряю надежды, что когда-нибудь твоя боль утихнет».

Берта, как и многие собаки, боялась пылесоса. Когда я убиралась, я всегда сначала заглядывала под свою кровать, чтобы вдруг не напугать её, когда дело дойдёт до подкроватной пыли и только потом пылесосила.

Берта больше всего на свете любила бегать, особенно по полю. Она в этот момент была похожа на кенгуру. Резкие смешные вскакивания в полный рост то тут, то там. В моменты выпрыгивания она находила меня взглядом и снова пропадала в высоком поле травы. Такое счастье!

Потом случилась беда. Мы с Костей, как обычно, гуляли с Бертой, уже вышли из парка. Был теплый, кажется, летний день, мы шли и болтали, а Берта то отставала, то догоняла нас.

У неё была странная привычка – иногда она просто садилась на дорогу и отказывалась идти дальше. Мне это не нравилось, ужасно неудобно. Обычно я замечала, что Берта отстала, когда расстояние между нами было метров сто. Костя всегда настаивал: «Сходи за ней, видишь, ей страшно».

Но я предпочитала её звать и делать вид, что ухожу без неё. Чаще всего она меня догоняла, но изредка всё же приходилось возвращаться за ней и брать её на поводок.