В первый же вечер мы с Бертой пошли гулять. Ничего особенного, приятная вечерняя прогулка.

Вернулись домой. Мама сделала ей ужин и поставила миску с кашей и мясом на пол. Берта учуяла мясо – и тут у неё случился первый приступ. Она буквально озверела, оскалилась, повернулась спиной к миске и стала на нас рычать, выгоняя из кухни. Мы покорно вышли, но она так и не могла начать есть, всё стояла и охраняла свою добычу.

Минут через десять рычание утихло, и послышалось равномерное чавканье, потом Берта спокойно вышла из кухни и тихо легла на своё новое место, свернувшись калачиком.

Жалко было её.

Каждый вечер мы с Бертой гуляли: иногда час, иногда два, иногда три. Где мы с ней только не были!

Весь доступный нам окружающий пеший мир – мы обошли, изучили, полюбили.

Берта стала моим самым близким товарищем. Моя охотничья собака – рыжая, быстрая, тощая и слегка безумная.

На вид она была очень милая и дружелюбная, как впрочем и я, но, в отличие от меня, Берта терпеть не могла многих вещей и не терпела ничего из того, что ей не нравилось.

Например, она не любила мужчин.

Но, почему-то именно мужчины часто хотели её погладить. Они говорили:

– Какая у вас милая собачка.

А я отвечала:

– Спасибо.

А они продолжали:

– Можно её погладить?

А я говорила:

– Нет, погладить её нельзя.

А они настаивали:

– Но меня собачки любят.

А я убеждала:

– Не лезьте, хуже будет.

А они умилялись:

– Какая хорошенькая.

А я просила:

– Не трогайте.

А они распускали руки:

– Какая она гладкая… Аааааа!!! Сука! Она мне руку прокусила…

А я их успокаивала:

– Вы не волнуйтесь, у неё все прививочки есть.

Со временем я научилась убеждать мужчин: после просьбы погладить, я сразу сообщала о прививках, это работало.

Берта не одобряла парней, с которыми я встречалась. Она не воспринимала их всерьёз – вы тут ненадолго, – словно говорил её равнодушный взгляд.

Только один мой парень нравился Берте – Костя. Он всегда был ей рад, никогда не пытался её воспитывать, как пробовали некоторые другие – о чём впоследствии сильно жалели. Даже я сама пожалела один раз, когда хотела сделать из Берты приличного человека.

Дело в том, что моя собака очень любила помойки, а я не очень одобряла это её пристрастие. Каждый раз так трудно было её оттуда забрать и очень стыдно находиться рядом, пока она там рылась.

– Берта, ну хватит, пойдем, – звала я.

Ноль эмоций.

– Что ж вы собаку совсем не кормите? – обычно спрашивала какая-нибудь бабулька.

– Кормим.

– А чего же она у вас такая тощая?

Возразить мне было нечего, Берта была и вправду тощая, сколько её ни корми. Вместо ответа я пыталась поймать, пристегнуть её и утащить от помойки. Метров через пятьдесят собака приходила в себя, я её отпускала, и мы спокойно шли дальше.

Один раз я решила её проучить. Берта нашла на улице кость, а для неё это святое.

– Брось! – строго сказала я.

Ноль эмоций.

– Брось, я сказала!

А потом… Зачем я к ней полезла? Хотела спасти её от осколков костей? Хотела показать кто тут главный?

В общем, я разжала её пасть и достала из глотки оставшиеся куски, а она в ответ – прокусила мне руку, в том числе ноготь, и судорожно успела схватить выпавшие из пасти куски кости. Мне было больно и обидно.

Покусанная, в крови и слезах – я вернулась домой. Мама очень разозлилась – она долго объясняла Берте, что её детей кусать нельзя. Красиво объясняла, эмоционально, приводила какие-то доводы, и много раз у неё спрашивала:

– Ты поняла меня?

Но Берта была в тот вечер не разговорчива и всё больше молчала, потупив взор.

Мне было жалко её и себя, было приятно, что за меня так серьёзно вступилась мама, и к концу их диалога, я уже, конечно, простила Берту. Но тут пришёл папа…