– Политический. Свидания запрещены.

– Я год его ищу. Умоляю, скажите, он жив, он здесь?

– А я почём знаю? У нас этих Ивановых 10 человек.

– Сергей Леонидович Иванов, архитектор.

– Не смеши меня, женщина! Тут нет архитекторов, только заключённые под номерами. И точка. Уходи. Откуда пришла?

– Из Москвы.

– Фью! – присвистнул мужчина. – Далёко!

Ксения медленно опускается на колени перед охранником.

– Вы его только покажите, я даже разговаривать с ним не буду!

– Встань!

Ксения продолжает стоять на коленях. Она не плачет, глаза сухи, безумны, неистовы. Вохровец смотрит на Ксению, наклоняется, хочет поднять, но потом выпрямляется. Простецкое его лицо (нос картошкой, кожа в оспинах) вдруг озаряется жалостью, сочувствием:

– Ладно. Через час их приведут с карьера, – он почему-то оглядывается, словно боится, что его кто-нибудь услышит, – стой здесь, жди. Может, узнаешь мужа-то. Да только вряд ли.

– Спасибо, – еле слышно шепчет Ксения.

Солнечный шар ползёт к горизонту. К воротам подходит колонна, окружённая охраной и собаками. Заключённые идут медленно. За ними следует полуторка с откинутым задним бортом, в кузове, внавалку тела, прикрытые брезентом. Из-под брезента голые ступни с привязанными проволокой дощечками, на которых химическим карандашом выведены номера.

Ксения вглядывается в лица проходящих. Нет, она не видит мужа. Один из заключённых замечает Ксению, делает несколько шагов в её сторону, охранник вскидывает автомат, спускает собаку с поводка. Собака сваливает заключённого на землю, вцепляется ему в горло.

Лицо Ксении.

Охранник оттаскивает собаку, берёт безжизненную руку, заключённый мёртв. Два охранника поднимают тело, закидывает его в грузовик.

Лицо Ксении.

Ксения идёт по пустыне. Ноги увязают в песке. Впереди три юрты. У одной из них привязан верблюжонок. Он поднимает голову и кричит гортанно, утробно. Возле юрты сидит мальчик, играет на дутаре. Мелодия тягучая, сладкая, как патока.

59. Интерьер.

Ксения отходит от окна, возвращается к столу, смотрит сквозь большую лупу на миниатюру, маленькая кисточка лежит рядом, она поднимает ее, но снова кладёт на стол. Мелодия. Ксения смотрит поверх всего, куда-то в бесконечную пустоту. Раздаётся резкий звонок телефона. Ксения вздрагивает, поднимает трубку.

60. Интерьер. Иерусалим. Квартира Рахили. Рахиль говорит по телефону:

– И не возражай, не люблю, когда мне перечат! Кожей почуяла – тебе плохо, скверно! Прекрати, Ксюша, вычеркни, сотри из памяти. И не успокаивай меня, всё равно волнуюсь! Ну и что, что ракета залетела? Да это в сотне километров от Иерусалима. Когда дьявол умирает, он плюётся ядовитой слюной. Конечно, люблю афоризмы, а что? Сходи к Ване, я ему освящённый крестик везу. Как-как – зашла в церковь, попросила попа, ну, который в клобуке, освятить. Армяно-григорианский священник? Да какая разница-то?! И нечего смеяться, ничего смешного я не сказала! Ладно. Пока, скоро приеду, жди, подруга.

61. Натура. Иерусалим.

Немыслимо количество «Скорых», военных и полиции. Развороченная витрина небольшого магазина. Рахиль помогает раненым, поднимает тех, кто ещё может идти. Успокаивает женщину, на руках которой ребёнок. И мать, и малыш не пострадали, только засыпаны осколками разбившейся витрины. Чей-то рвущий душу крик, на одной ноте. Рахиль бросается на этот крик, прямо на асфальте лежит мужчина, на коленях стоит возле него девушка – белое до синевы лицо, глаза закрыты. Рахиль наклоняется к мужчине, он слабо стонет. Подбегают врачи, погружают мужчину на носилки. Рахиль обнимает женщину за плечи, что-то шепчет ей, крик обрывается, женщина открывает глаза, Рахиль помогает ей сесть вместе с раненым мужем в машину «Скорой». (Хроника и комбинированные кадры).