Но на Дражена мои доводы не подействовали.
– Все эти страсти и сентиментальности остались в восемнадцатом веке. Читать это в двадцать первом – невозможно!
– А вот и нет! Ты читал Колетт?
– Кого? Первый раз слышу!
– Знаменитая французская писательница Сидони-Габриэль Колетт. Каких только наград у нее нет! На все языки мира переведена. А фильмов о ней – множество! И даже площадь в Париже перед зданием Комеди Франсез ее именем названа!
– Допустим, ну и что?
– Вот, возьми, почитай, тогда поймешь…
Я протянула Дражену книгу Колетт «Преграда», лежавшую на столике. Он взял книгу и полистал. Потом, остановившись на одной из страниц, прочитал, имитируя плохих чтецов и нарочно растягивая слова: «И вот я, униженная, выслеживаю его сон. О сокровище рассыпанных на моем ложе фруктов, может ли быть, что я пренебрегаю тобой, потому что начинаю тебя любить? Может ли быть, Красота, что я предпочитаю твою душу, даже если она недостойна тебя?»
– Не знаю… По мне, так это ужасно. Если тебе нравится такая литература, не удивляюсь, что ты там про поцелуй написала…
Слова Дражена, а главное, его тон, ранили меня, но я понимала, что переубедить его не смогу.
– Хорошо, раз ты такой умный, придумай, что написать про то, как они целовались. Надеюсь, ты не будешь отрицать, что целовались они классно!
Дражен на минуту задумался.
– Напиши просто: они целовались как люди, которые любят друг друга. Это и то будет лучше.
– Ага, значит ты признаешь, что он ее любит, – взвилась я.
– Господи, да при чем здесь это?
– Да при том. То ты говоришь, что он развлекается и вообще чуть ли не в подонки его записываешь, а теперь вот попался, любит он ее, оказывается. И вообще, мне давно ясно, что ты меня не любишь.
– Так, а это еще почему?
– Потому! Ты-то меня никогда так не целуешь!
– Типично женская логика, – Дражен бросил блокнот на стол, сошел с катера и направился к ресторану.
Когда он ушел, я с тревогой прислушалась к себе: зачем я с ним заговорила о поцелуях? Неужели я по-настоящему влюблена? Мне это совсем ни к чему. Скоро начнется учеба, последний решающий год, а Дражен… С ним так все непросто.
Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, я взяла книгу Колетт, небрежно брошенную Драженом на стол. Надо же, с каким сарказмом он ее цитировал, а мне «Преграда» нравится. Это была уже не первая книга Колетт, которую я читала, и все лучше понимала: вот тот стиль, вот та манера, которая мне близка. Вскоре я наткнулась на фразу, которая как будто была специально подобрана, чтобы описать мое состояние: «Я чувствую, что разрастающаяся тень любви скоро накроет меня целиком, и я стану еще более жалкой, и мысли мои будут вертеться вокруг таких ничтожных вещей, как: «Любит ли он меня? Предает ли он меня? Пусть небо устремит все его мысли ко мне!”…»
Я очень хорошо запомнила тот день, когда видела моих героев вместе в последний раз. Утро началось удивительным рассветом. Я проснулась раньше обычного, заснуть не смогла и решила пойти искупаться. Когда вышла на берег и посмотрела вокруг, мне показалось, что я оказалась перед увеличенным до гигантских размеров полотном Моне. Наверняка, именно увидев нечто подобное, основоположник импрессионизма написал свою знаменитую картину «Впечатление. Восходящее солнце», давшую название целой эпохе живописи. За озером, из-за гор, почти растворившихся в заливавшем их свете, медленно выплывало огромное рыжее солнце. И по мере того, как оно, явно нехотя, расставалось с землей, небо начинало окрашиваться во все цвета радуги. И вскоре от солнца во все стороны потекли слоистые желтые, сиреневые, голубые и вишневые облака, отражавшиеся чуть менее интенсивными тонами в озере. Магия полотна, создаваемого художником по имени Природа, заключалась в том, что изображение постоянно менялось. Перед вами проходила целая череда пейзажей. Сколько живописцев бились над тем, чтобы передать вот такое безостановочное движение природы. Мне кажется, что лучше других это удавалось Ван Гогу. Но какой болью и горечью пронизаны все его письма, в которых он описывает свою изначально обреченную на провал попытку перенести на полотно эту бесконечную изменчивость.