Эта невидимая сущность, душа прежней жизни города, словно невидимые крылья, касалась мыслей солдат в колоннах, которые быстро поднимались от реки.

В темноте от огромных толп в синей форме, разбивших бивуаки на улицах, доносилось громкое и нескончаемое гудение. Время от времени в этот басовитый хор вплетались резкие ноты стрельбы на дальних сторожевых постах. Холодный ночной ветерок доносил запах тлеющих руин.

Дэн, уныло сидевший на пороге разрушенного снарядом дома, разглагольствовал о том, как плохо командиры вели эту кампанию. Был получен приказ не разводить костров.

Внезапно он оборвал свою критику и, оглядев ряды товарищей, спросил:

– А где Билли? Вы не знаете?

– Ушел в дозор.

– Да иди ты! Не может быть, – ответил Дэн. – Не его это дело в дозоры ходить. Почему кто-то из капралов не пошел в свою очередь?

Бородатый рядовой курил трубку, набитую трофейным табаком, удобно устроившись на покрытом конским волосом сундуке, который он вытащил из дома. Он заметил:

– Так это и была его очередь.

– Ничего подобного, – воскликнул Дэн. Между ним и солдатом на сундуке завязался спор, в ходе которого Дэн решительно заявил, что его брата несправедливо отправили в дозор. Он прекратил спорить, когда в круг света вошел другой солдат, на рукаве которого слабо виднелись две нашивки капрала.

– Явился, наконец, – сказал Дэн. – Ты где был?

Капрал не ответил. Дэн повторил:

– Билли, где ты был?

Его брат, казалось, не слышал этих вопросов. Он взглянул на дом, возвышавшийся над ними, и небрежно заметил солдату на сундуке:

– Странно, да? После такого обстрела удивительно, что тут еще что-то осталось стоять.

– Вот как, – сказал Дэн, сверля взглядом спину брата. – Выделываешься, значит?

Отсутствие костров позволяло отчетливо увидеть слабый серебристый вечерний свет, в котором синяя форма солдат становилась черной, а их лица – белыми пятнами, лишенными выражения. Неподалеку от группы, расположившейся на крыльце, возникло какое-то оживление. Один солдат нашел юбку с фижмами и, напялив ее, танцевал под аплодисменты своих товарищей. Билли и большая часть солдат немедленно решили присоединиться к зрителям.

– Что с Билли такое? – спросил Дэн солдата на сундуке.

– А я почем знаю? – ответил тот с легким раздражением, встал и пошел прочь. Вернувшись, он с видом знатока бросил, что ночью будет дождь.

Дэн присел на один конец покрытого конским волосом сундука. Он смотрел на толпу вокруг танцора, которая в восторге двигалась взад и вперед. Иногда ему казалось, что он различает лицо брата.

Он и солдат на другом конце сундука со знанием дела обсуждали позиции, которые занимала армия. По их мнению, пехота и артиллерия на улицах городка располагались в крайне опасном беспорядке; но их это не беспокоило, поскольку они привыкли к тому, что армия всегда находилась в опасном беспорядке. Они научились воспринимать такие сложные ситуации как следствие своего нахождения в армии, и обычно они просто непоколебимо верили в то, что кто-то разбирается в этом хаосе. Даже если бы их кто-нибудь убедил в том, что армия – это никем не управляемое чудовище, они бы с присущим ветеранам цинизмом просто кивнули в ответ. Их, как простых солдат, это просто не касалось. Их заботой было поесть и поспать, когда позволяли условия, и храбро сражаться, куда бы их ни послали, пока не поступят новые приказы. Это и так отнимало достаточно сил.

Они обсуждали другие корпуса, и поскольку этот разговор надо было вести втайне, их голоса понизились до благоговейного шепота. "Девятый, первый, пятый, шестой, третий" – эти простые цифры звучали красноречиво, каждая из них имела значение, которое должно было сохраниться на протяжении многих лет не как какой-то безличный номер, а нечто, столь же полное индивидуальности, как название города.