– Вообще-то все они хорошие люди, но они загрубели и отошли от Бога, – говорил отец Георгий о заключенных.

После тюремного заключения отцу Георгию разрешили занять келью при Даниловом монастыре. Благословение на старчество ему дал владыка Кирилл (Смирнов) – в Таганской тюрьме. К отцу Георгию шли самые разные люди и с самыми разными вопросами. Можно ли служить в Красной армии верующему человеку? Можно, отвечал отец Георгий. Потому что Красная армия защищает родину, а для христианина защищать родину – долг, и смерть за родину – смерть праведника. Можно ли есть пищу, о которой не знаешь, достаточно постная ли она? «Буквоедство, – отвечал старец, – ну кто может пищу оскоромить?» Спрашивали, не вредно ли человеку, когда с ним обходятся мягко. «Жизнь наша не в том, чтобы играть милыми игрушками, а в том, чтобы как можно больше света и теплоты давать окружающим людям. А свет и теплота – это любовь к Богу и ближним, – отвечал старец и прибавлял: – Ласка от ангела, а грубость от духа злобы. Потерпи. После бури – тишина, после скорби – радость. Не будь обидчивой, а то станешь как болячка, до которой нельзя дотронуться».

Так прошло несколько лет. Старец принимал людей, служил, причащал. Никифорушка не забывал своего друга и как-то раз возник в Даниловом, к великой радости старца.

Однажды отец Георгий увидел сон. Сон этот он видел не впервые, но в этот раз отчего-то особенно ясно – так, что тот запомнился. Он в дороге. Незнакомая местность. Куда-то путешествует. А по обе стороны дороги стоят стога сена. Проснувшись, понял, что скоро арестуют. Предупредил духовных детей. Никифорушка и тут показал свою верность и любовь к другу. В поэтической сначала форме: «Не в убранстве, не в приборе, все разбросано кругом… Поминай как звали. Там трава большая, сенокосу много… Скука-мука… Березки качаются». Что ж за березки-то такие, Никифорушка? А тот глаза закрыл и снова поет: «Там березки качаются».

– В пустыню сошлют. И стога – про то же, про пустыню.

Вскоре был арест. Внезапно, набегом. Келейники и келейницы бледные, напуганные. А отец Георгий спокойно обратился к пришедшим:

– Можно мне помолиться?

Переглянулись. Не поняли, что делать. Но разрешили, на всякий случай.

Отец Георгий встал на колени и дал знак келейникам, чтобы и они на колени встали. А потом вдруг спрашивает одного из пришедших:

– Как ваше имя?

Тот поразился, едва не напуган:

– А тебе зачем?

– Буду о вас молиться. А для молитвы мне надобно ваше имя знать. Вы не по своей воле такую тяжелую работу выполняете.

Имена назвали.

Приговором определили ссылку в Уральскую область (ныне Казахстан), Джамбейтский район, поселок Кара-Тюб. Кара – значит черный. Скука-мука. Не пустыня, но полупустыня. Заросли полыни, звезда полынь. Вспомнились «стога» из сна. Зимой – снежные, летом – песчаные. Вместе со старцем в ссылку поехали две его келейницы, духовные дочери: Татьяна и Екатерина.

Все так и случилось, как Никифорушка пел. После ссылки разрешили жить в Горьком, бывшем Нижнем Новгороде. С трудом нашли комнатку. А в окне – едва не заплакал старец, несколько лет не видел – березки! И волнуются под летним ветерком.

Старец почил тихо, смотря на березы. В самый день кончины келейница принесла ему потир. Так и умер с потиром в руке, причастившись Святых Таин.

Мощи преподобноисповедника Георгия покоятся в Даниловом монастыре, где угодник Божий подвизался при жизни, – в храме во имя святых отцев Семи Вселенских Соборов, в деревянной раке, укрытой зеленым покровом.

Никифорушка пережил своего друга на много лет.