Как-то утром, ещё восьми не было, я бежал по нашей улице к остановке. Не то чтобы я торопился, а просто холодно было, и я замёрз сразу, как из дому вышел. И тут впереди я увидел Леночку. Видимо, она работала в ночь и теперь домой возвращалась. Была она усталой, я это по спине понял, какой-то съёжившейся, и во мне вдруг такая нежность появилась, что захотелось догнать её и обнять.

– Лена, милая, здравствуйте, – я обратился к ней так, как не позволял себе никогда прежде. – Что это вы такая грустная?

Она печально улыбнулась мне, и я снова увидел, какая же у неё тоска во взгляде. Словно ждёт чего-то и знает, что не миновать. Я замедлил шаг, и мы не спеша, будто прогуливаясь, пошли по нашей улице. Я хотел начать какой-то разговор, но на сей раз не пустяковый, ни о чём, однако Леночка заговорила сама.

Мы шли, а она рассказывала мне о муже, который стал перевозчиком и года два мотался из Таджикистана в Россию, а потом пропал без вести, о матери, так и не сумевшей понять, как же это она, обычная женщина, вдруг в одночасье превратилась в нищую русскую старуху. А ещё о том, что страшно устала и сил уже нет всё время что-то преодолевать в одиночку.

– Мы там были никому не нужны, но мы никому не нужны и здесь. Вот только там я хоть точно знала, что живу среди чужих, а здесь вроде бы кругом свои…

Она говорила всё это, не глядя на меня, и вообще можно было подумать, что это она сама с собой разговаривает, но нет, все её слова были мне предназначены, и, наверное, я был тот человек, кому, как ей казалось, имело смысл их говорить.

Речь её была поразительной. Не так говорят поклонники Пруста, но я давно заметил, что человек, которому немилосердна судьба, лучше понимает, что творится вокруг.

– Леночка, мне так хочется для вас хоть что-то сделать, – начал я, но она тут же перебила.

– А вы можете. У меня никак не получается маме гражданство оформить. Её тут замучили совсем. То бумаг каких-то не хватает, то кровь на СПИД надо сдавать. Ну какой СПИД, ей семьдесят лет! Вы не могли бы посмотреть документы? У меня всё в одной папке собрано.

Конечно, я согласился. Мы договорились, что я приду через день и пораньше, она как раз заступит утром, а в магазине в это время обычно никого не бывает, и можно будет спокойно разобраться с бумагами.

Мы встретились – ещё девяти не было. Я всегда в начале девятого отводил сына в школу и шел на работу, а тут сначала завернул в магазин. Там и правда никого не было, ни одного человека. Она позвала меня в подсобку, мы сели на какие-то дурацкие табуретки, и она протянула мне довольно толстую папку, перевязанную тесемками. Я открыл её, начал смотреть, и вдруг словно что-то толкнуло меня.

Я отложил папку с бумагами и потянулся к ней. Мужчина всегда чувствует, когда можно, а сейчас я точно знал, что можно, и ещё знал, что если не обниму её, то больше этого у нас не будет. Я потянулся к ней, и в ту же секунду она повернулась и посмотрела мне прямо в глаза. Никогда я не видел такой страсти в глазах женщины. Она обняла меня и поцеловала в губы. У меня в голове помутилось. Она целовала меня как женщина, у которой было всё, и подлость, и обман, только счастья не было. Она целовала меня, как в последний раз, исступлённо, и это было что-то большее, чем просто любовь.

Я кинулся на нее как сумасшедший. Клянусь, я бы не остановился, и мне было всё равно, что мы в грязной подсобке, всё это было неважно, потому что бывают минуты, когда любые разумные соображения не стоят ни гроша. Я не помню, что я делал, где были мои руки, помню только её губы и совершенно изумительный яблочный запах, шедший от её тела.