Мы прошли на катер без препятствий. Наверное, бумага была действительно важной, но мы с братом видели, как мама волновалась и боялась егеря. На катере некоторые женщины тоже были с облепихой. У них были полные с горкой ведра, повязанные сверху платками. В нашем зеленом ведре было не столько много красивой и замечательно вкусной облепихи – ягоды моего детства. А еще у нас был наш маленький бидончик, тоже неполный, но очень дорогой для нас, c нарисованной белкой, точно такого же оранжевого цвета, как та яркая кучка высыпанных на землю ягод.

На обратном пути по течению катер летел с огромной скоростью, и это было не менее здорово, чем когда мы плыли утром. Когда наш корабль сделал резкий поворот за островом Медвежьим, у меня перехватило дыхание от восторга, а брат засмеялся. Катер замедлил ход и плавно подошел к берегу. Наше большое путешествие закончилось.

– Говорил же русским языком: близко к печке ничего не ставить, не вешать – сгорит. А ну, дай сюда, посмотрю, – Бурав выдернул из рук Веры ботинок-вибрам и разглядывал его покореженный кожаный носок и слегка обгоревшую резиновую подметку. Он был скорее удовлетворен тем, что оказался прав, чем расстроен случившимся.

Расстроены были остальные. Особенно виновница Вера. Хотя она, казалось, еще не понимала, что случилось, и, сидя перед печкой на куче елового лапника, беспомощно улыбалась.

– Ну и что делать будем? – Бурав передал ботинок по кругу, чтобы все увидели глубину проблемы. – Она не сможет теперь маршрут пройти.

– Да уж, серьезно скрючило, – Костя почесал курчаво-лохматую голову и передал ботинок дальше.

– Может, отремонтируем, а, ребят? – Альфия чуть не плакала. Она переживала за других больше, чем за себя.

– Вер, ты попробуй надеть его. Может, и не так страшно, – Макар был самым спокойным. С ним считались, и иногда казалось, что это он, а не Бурав, руководитель группы.

– Да какое там… – Бурав – Вовка Бураев, разозлился еще больше.

– Надевай, – Антон протянул ботинок Вере. Он из всех был самым опытным, хотя никогда не высовывался и редко вообще что-нибудь говорил.

Вера взяла ботинок и, вконец смущенная вниманием к тому, как она будет обуваться, стала его натягивать на шерстяной носок. Альфия и Машка стали ей помогать. Ботинок не лез. Кое-как его натянули на тонкий носок, без шерстяного. Видно было, что Вере ботинок тесен, но она старалась справиться с эмоциями.

– Нормально.

– Встань на него.

– Подметку можно парой стежков по канту прошить, а кожа чуть подмокнет и растянется, мерзнуть только будет, – Костя был ответственным за ремонт снаряжения.

– И что, она босиком в двадцатиградусный мороз будет идти? Кто отвечать за это потом будет? – Бурав злился все больше.

– Вова, я правда смогу идти, – в голосе Веры прозвучала твердость. – А на остановках буду разуваться и ногу греть. Можно еще поверх ботинка в бахилы чем-нибудь его утеплить. Не переживайте вы за меня. Сама виновата…

– Раньше думать надо было. А теперь я тебя должен с маршрута снять. – Бурав, похоже, не ожидал от себя такой решимости. Все замолчали и смотрели на него.

– Ну знаешь что, Бурав? Ты последний, между прочим, у печки дежурил, мог бы и подвинуть ботинок в сторону, раз увидел, – Машка встала, насколько ей это позволяла высота палатки, и нависла над их руководителем, грозная и большая.

– Если бы увидел, убрал бы. Я еще и виноват?

– Да никто тебя, Бурав, не винит. Но думать надо и решать быстрее. Может, и ничего страшного, дойдет Вера, – в голосе Макара уверенности не было.

– Ладно, раз вы считаете, что я решение неправильное принимаю, что… Давайте тогда пусть все выскажутся и будем голосовать. Антон?