– А одежда, – медсестра проколола молчание осторожным шприцем, – одежда на найденной девочке была?

– Точно такая же, – почему-то даже обрадовалась Катя, – тот же розовый костюмчик, как у нас.

– Странно, – многозначительно изрёк парень-врач.

И все взрослые опять замолчали.

А малышка с жёлтым бантиком в жиденьких волосах подняла с пола цветное колечко и, высоко вперёд взбрыкивая ножками, побежала через комнату.

– Нет! – вырвалось у Кати. – Я от неё не отказываюсь. Я же вижу, что это она, родная и… моя, – Катя потянулась к малышке, схватила на руки и прижала. – Как она может быть не моей, если это она, Лиза, – и таким жалобным уже голосом: – Осмотрите, пожалуйста и её.

– Абсолютно здоровый ребёнок, – повторив процедуру, пожал плечами доктор. – Но если у вас есть сомнения по поводу вашей второй малышки… Могу вам написать направление к неонатологу или в городской педиатрический центр. Сдайте анализы, что там ещё? Мы же не можем предположить невозможного, что девочку клонировали или подкинули инопланетяне. Это только в американском кино, да и то, знаете ли… Я не верю.

– Да перестаньте вы, – не выдержал Егор. – Зачем вы даже это произносите?

– А что я ещё должен делать? Мне вообще было бы спокойнее думать, что вы нас тут разыгрываете. А уж если чего не бывает, так того и быть не должно.

Доктор, как видно, обиделся и стал молча лохматить какие-то листки-направления.

И тут Егор впервые обратил внимание, что обе Лизы общаются друг с дружкой. Не слишком тепло или как-то там враждебно, а обыкновенно. Как два нормальных полуторагодовалых ребёнка могут общаться в пределах одной игровой комнаты. Для них обеих как будто ничего удивительного не произошло.

А вот он сам так и не мог отделаться от ощущения страшного сна.

О причинах они не говорили. То есть, о том, как могло такое случиться, и что это значит, – ни слова. Оба: и Егор, и Катя, старались даже не произносить слов из серии «странно», «непонятно», «не может быть». Обсуждалось в тот вечер только то, смогут ли они прокормить и воспитать двух? – наверное, смогут; надо ли дать этой девочке имя? – конечно, надо; а потом зарегистрировать – как родную или как приёмную? Вот то-то и оно.

До вечера Егор и Катя наблюдали за детьми. Практически невозможно было найти в поведении девочек никаких различий. Вторая малышка так же топотала, слегка косолапя, по всей квартире, так же морщила овальный носик, так же ластилась к Кате – всё, как Лизука. Даже те немногие словечки-полусловечки, которые Лиза успела за год и четыре месяца освоить и сделать своими, – те же словечки получались и у другой.

Вконец измученные своим изумлением родители измучили и девочек, заставляя их по очереди собирать пирамидку, узнавать картинки и фотографии, карабкаться по папиным коленям и ещё много-много чего.

Катя с каждым новым экспериментом всё больше ужасалась похожести двух малышек, одинаковости их действий и реакций на окружающий мир. Егор злился, и ему всё казалось, что их Лиза лучше, сообразительнее, а эта, которая поддельная, ненастоящая, она как-то так. Так себе.

В конце концов они поспорили друг с другом, чуть не поругались, а девочки раскапризничались, слушая, как взрослые перебрасываются непонятными фразами, где чаще всего встречаются слова «наша» и «не наша».

– Не наша, не наша, – ворчал Егор, отступая с поля боя в туалет. – Хороша Маша, да не наша.

Ну, вот, можно считать, проблема имени решена. Внезапную Лизину двойняшку с этого момента стали называть Машей.

Интересные версии были выдвинуты бабушками. Мама Кати пришла на следующий день, утром, когда измятый полубессонной ночью Егор уже уполз на работу.