Но, видно, здорово за это время похорошела она, если Вовка при виде ее даже в лице изменился, и, наверное, не один раз посетовал на свою торопливость.

Что касается Андрея, то он как будто первый раз ее увидел.

Вовка, его приятель, рассказывал во всеуслышание:

– Это кто такая? – спрашивает.

– Да ты ее знаешь, – говорю, – Иринка Берсенева.

– Не может быть! Как же я ее сразу не узнал?

– Вот теперь он от тебя на танцах не отойдет.

– Ну и пусть не отходит, – посмеивалась Иринка, а про себя подумывала, – ага, один попался, но мы будем холодны и неприступны.

Андрей был фигурой примечательной не только благодаря приятной внешности, но больше из-за особого положения в местном обществе. В отличие от большинства молодежи он работал: был единственным фотографом в городке, а заодно, и в санатории. Причем, очень и очень неплохим. Особенно удавались ему портреты, которые получались выразительными, можно сказать, художественными.

Андрей гордился своей профессией, а, кроме того, своими амурными победами, как поговаривали злые языки, не только над девушками, но и над зрелыми дамами, которые отдыхали в санатории без мужей.

Странно, но обстоятельства эти не только не отталкивали от него, но делали Андрея даже более привлекательным и каким-то романтическим в глазах девушки. Что, впрочем, не мешало ей еще несколько раз в этот день до начала танцев злорадно представлять, какой она предстанет прекрасной и равнодушной перед новым воздыхателем.

И если замыслу этому не суждено было осуществиться, то только потому, что Андрей, как оказалось, хорошо танцевал, что было очень немаловажным аргументом для Иринки, любившей танцы и понимавшей в них толк.

На танцы ходили непременно в военный санаторий. И хотя они не были его обитателями, сторожа порой закрывали на это глаза.

Существовал определенный ритуал сборов. Сначала собирались Иринка с Ритой. Надевали выходные платья, делали друг другу прически. Потом заходили к одной Тане, а затем к другой. Все это делалось за разговорами, очень не спеша.

Да спешить было особо некуда.

Так было и в тот раз, впервые после приезда Иринки.

Темнеет в Санжарах значительно раньше, чем в Москве, поэтому, когда подруги проходили через парк, из освещения оставалась только большая серебристая луна, да редкие фонари на изогнутых ножках. От деревьев ложились двойные корявые тени. Девушки ступали по тропинке с удвоенной осторожностью и все ближе подходили к освещенной площадке, на которой громко звучала музыка.

Иринке было грустно. Она уже знала, что Карасик не приедет и этим летом. Но она мысленно разговаривала с ним и обещала ждать и любить только его. Даже если она познакомится с хорошим парнем, убеждала она себя, первым для нее всегда будет ее Карасик. И от этого давно уже привычная грусть как будто утихла и свернулась комочком в глубине души.

А может статься, именно эта полулюбовь – полумечта будет для нее оберегом, охраняющим девушку от опрометчивых поступков в пору ее юности.

Музыка звучала громко – громко, народу тоже было много, но никто не танцевал – так всегда бывает вначале. Девочки расположились ближе к эстраде и застыли в ожидании кавалеров.

Вдруг, с первыми тактами вальса, прямо от противоположной стороны площадки отделился парень, и отправился прямиком к ним. Иринка еще не успела узнать в нем Андрея, но уже ясно чувствовала, что это именно он, и скоренько отвернулась, делая вид, что занята разговором с Ритой.

Андрей остановился от нее в двух шагах, галантно поклонился и попросил разрешения на тур вальса (именно так он выразился).

Немного робея, Иринка вошла в освещенный круг. Они стояли одни в луче прожектора, а ей казалось, что вообще были совершенно одни, и принялись вальсировать.