Она укрепила сучья и принялась за дело. Дело шло хуже, значительно хуже, чем в первый раз. Кара нервничала, то и дело вспоминая, что где-то невдалеке, возможно, притаился враг, разрушивший первую постройку. У нее не было времени работать с такой тщательностью, как раньше. С каждым днем теплело, солнце грело не на шутку, весна, задержавшаяся было в своем путешествии, обещала быть дружной. Она теребила прутья и в спешке подбирала или отламывала то слишком короткие, то несоразмерно длинные. Поэтому и гнездо, росшее в развилке, выходило неудалым, рыхлым. Но ладно, ладно… главное, чтобы оно было крепким, чтобы не рассыпалось ненароком в начале лета, оставив без крова беспомощных птенцов.

Кара выдернула из охапки прутьев, валявшихся внизу, обрывок алюминиевой проволоки и вплела его между веток.

Через несколько дней женщина в окне второго этажа, наблюдавшая сначала, как ворона бестолково мечется и то садится на развилку в оторопи несчастья, то улетает прочь, заметила, что в развилке уже лежит новое основание и на нем высится некое подобие кособокого и незавершенного гнезда.

Она удивилась. Она знала, что вороны – птицы осторожные, и вряд ли какая из них решится сооружать новое гнездо на месте разрушенного. Она снова наблюдала за ее деятельностью и усмехалась, когда Кара, смешно напрягшись, заталкивала между другими очередной прут.

В общем-то, ей была симпатична такая настырность. Но что делать – ведь у нее самой рос ребенок. А вороны просыпаются безумно рано – в пять. Или даже в четыре. И будут галдеть ни свет ни заря под самыми окнами!..

Она отвернулась и сказала несколько слов. Появился мужчина. Теперь они вдвоем маячили за стеклами, немо шевеля губами.

– Ты видишь?

– Ну уж второй раз я не полезу, – ответил он. – Хватит и того, что я уже чуть не свернул шею.

– Надо сломать сейчас, – настаивала она. – Пока оно пустое.

– Ты, кажется, преувеличиваешь, – заметил он. – Не так уж громко они орут, в самом деле. И потом, надо же ей где-то гнездиться…

– В округе полно парков, – непреклонно сказала женщина. – Надо быть дурой, чтобы второй раз начинать на том же месте.

Кара не слышала ни начала этого разговора, ни его конца. Она могла только видеть, как они шевелят губами за мутным стеклом и как вскоре мужчина, с досадой махнув рукой, скрылся в соседней комнате. Но она и этого не видела. Ей было некогда – она настойчиво теребила прут, свисавший с куста на тонком, но все же крепком лыке.

Мужчина спустился со второго этажа и вышел из подъезда. В руке у него был длинный шест. Он быстрыми шагами обошел дом и направился к дереву.

Все это было довольно глупо. Однажды он уже забирался на самую верхотуру, чтобы сбить гнездо. Дерево было плохо приспособлено для лазания: ветки его росли от ствола под малыми углами, ступню зажимало, когда он ставил ногу в развилку… Он вспомнил, как лазил по деревьям в детстве. Совсем другое дело.

Он оглянулся. За ним никто не смотрел, но казалось, что из каждого окна таращатся удивленные глаза.

Прислонив шест к стволу, он схватился за нижний сук и, подтянувшись на руках и изогнувшись, забросил тело метра на полтора вверх. Левая нога встала в неудобную узкую развилку. Ему пришлось нагнуться и просунуться под другой сук, будто нарочно росший здесь, чтобы мешать. Вот же зараза. Когда смотришь из окна, кажется, что гнездо чуть выше второго этажа. На самом деле оно почти на уровне третьего. Он обхватил ствол руками и кое-как вскарабкался до следующей развилки. Посмотрел вниз. Ага. Теперь придется вдобавок держать шест в руке. Иначе потом до него не дотянуться.