– Эй, что за «извините» – платить надо, – здоровяк в майке, из которой торчали сплошь разрисованные руки. Остальные обступили их кольцом.

– Платить, говорю, надо, – повторил разрисованный.

Мелькнула мысль, что те хотели, чтоб банка упала… но соображать было поздно. Николай достал из кармана рубль, протянул парню. Тот скалился в улыбке, два передних зуба были стальные, зло горели на солнце.

– Это мало, ты нам праздник испортил.

– Мужики, да на рубль вы целую такую банку купите.

– Сказали же тебе, мало…

У остальных весело бегали глазки. Нелепость положения заключалась в том, что в кармане у Николая засела солидная пачка денег всё крупными бумажками. Практичный Лешка выговорил уж его за это, сказав, что не стоит таскать в кармане такие деньги, а брать надо по мере надобности в сберкассе. И теперь, вытащив вместо одного рубля хотя бы десятку, чего эта компания не ожидает, вывернут всё.

Лешка: «Ребята, мы же вам заплатили, чего еще надо».

Здоровяк сразу сунул Лешке кулак в лицо. Лешка устоял на ногах, но из носа пустилась кровь. И Николай запомнил эти побелевшие глаза и подергивание века. Лешка кошкой бросился, вцепился здоровяку в горло бультерьерской хваткой и задушил бы наверняка, даже если б прыгнули на него все остальные, – не удалось бы им отодрать, выдрать из его железной хватки, если б не менты. Коляска с тремя милиционерами, издалека еще заметив подозрительную возню, подкатила с писклявым воем.

Да, подергивание века… Быстро подхватил Алексея под руку – главное, не дать тому опомниться – уходим, всё.

Терез:

– Куда вы, Николай?

– Извини, Терез, визит окончен.

Хозяин в недоумении (руки в стороны) никак не мог сообразить:

«Что, собственно, произошло, куда это они?..»

Через неделю Толик С звонил Николаю, рассказывал про уток на реке, как, увлекшись, он сунулся одной ногой в воду, про изготовление борща, что с трех часов утра трещат, спать не дают ему скворцы, и вообще – жизнь замечательна.

Ну что, пожалуй, попадись это в руки хорошего режиссера, неплохой мог бы получиться фильм.

Или как?..

Я возвращался из Питера самым медленным, самым неудобным дневным рейсом – так получилось. «И поезд-то полупустой, одни дураки и неудачники на таком ездят», – отметил я про себя. В купе сидел человек, бессмысленно уткнувшись в окно на прохожих, шлепающих по мокрой платформе. Больше в купе никто не пришел. Когда тронулись, человек как бы очнулся, достал из сумки бутылку коньяку, представился: «Сергей. Ехать-то долго, не возражаете»? Я не возражал.

– Туда или отсюда?

– Отсюда.

Оказалось, он москвич, джазовый музыкант, кларнетист.

– По делам, значит.

– Да не знаю, можно ли назвать это делом. Со мной такая странная происходит вещь… – замолчал. – Вот и сейчас, зачем приехал, не знаю.

И потянулась история, едва поместившаяся на весь путь. И все это за бутылкой, говорил он сбивчиво, путано, перескакивал с одного на другое, иногда начинал заикаться; потом вдруг замолкал, затем взрывался и говорил, говорил; быстро – боялся, что его не дослушают до конца…

Я попробую пересказать это проще.

В Питере проходил джазовый фестиваль. Успех неожиданно оказался ошеломляющий. Толпа орала, соперничая с музыкой, и в какой-то момент казалось, вот-вот полезут на эстраду и начнут хватать за руки. Эмоции лезли через край и создавали иллюзию невесомости. Потом пьяная карусель на всю ночь, и, помнится, уже в такси ходила еще по рукам бутылка шампанского.

Утром оторвал свинцовую голову от подушки, сообразил: впереди еще целый день (у него был ночной поезд), решил, что встречаться ни с кем не будет – отдохнет в одиночестве. Однако выпить хотя бы пива придется: ходить с чугунной головой весь день невесело.