– Добрый день, – вежливо и жизнерадостно выпаливает Федя.

– Что?! – пугается Александра Ивановна, но, проследив за взглядом сына, понимает, что приветствие адресовано не ей, а престарелой тетке на соседнем балконе. Тетка не хуже китайского болванчика кивает вверх-вниз головой, изображая приветствие, и явно ждет ответа.

– Здорово, Светлана Анатольевна, здорово, коль не шутишь. Говорю, самой вот все приходится делать.

– Что?

– Ни на кого надеяться нельзя, говорю. Всего своим, говорю, горбом надо добиваться. Поняла? Слышишь или не слышишь? Или тебе популярно объяснить?

– Что?

– Объяснительную написать? Давай напишу.

– Да ладно тебе, Ивановна, врать-то! – орет вдруг на весь двор Светлана Анатольевна. – И не краснеет, глядите-ка на нее! Я над ней угораю! Да мне бы, Танюх, такого красавца – скажи ты ей на милость! – разве ж я ходила в этой жизни с пальцем в жопе?! Скажи ей! Неужто я бы так жила!

Танюха, другая соседка, свешивается из окна этажом выше и улыбается какой-то толстушке, которая, из-за того что ее квартира находится в доме напротив, совершенно изнывает от недостатка информации и отвратительного обзора.

– Так что ж ты не рожала-то?

– Так Бог-то – он ведь не всем дает! Меня, за жизнь-то мою такую, пожалел, наверно. И правильно сделал. Шейка бедра-то вон до сих пор болит не знаю как, сама знаешь. На унитаз – и то с палкой. Вот так, милые мои. – Следует вздох, способный разжалобить любой суд присяжных. – Жизнь у меня така-а-ая, что ну ее в качель!

Голова Светланы Анатольевны теперь качается из стороны в сторону.

– Зато у тебя мужиков куча, – парирует Александра Ивановна и, не удержавшись, добавляет: – Была.

Она смотрит на Федю и закатывает глаза, как бы показывая, что все еще только начинается и лучше набраться терпения.

– То-то, Ивановна, и оно, что куча. Вот тут, Ивановна, ты в самую точку попала, – грохочет Светлана Анатольевна и ржет так, что в окнах появляются головы еще трех соседок. У одной из них в руках нож и четверть луковицы. Тыльной стороной ладони незнакомка вытирает слезы.

– Любой из них за тебя бы, наверное, жизнь отдал. Везет же некоторым! А все потому, что ты у нас первая красавица подъезда. И самая молодая.

– Иванна, да я на восьмое марта ни от одного из них цветов не видела. Ни разу! Вот она где жизнь-то! Да и то сказать, они от меня тоже мало хорошего видели, чего греха таить! На Новый год оливье – и марш к телевизору, только бы не приставал. Ну, какой-нибудь фик-фок на голове соорудишь, чтобы ненаглядный порадовался. Вот и вся моя жизнь.

– Не жалеешь ты себя, Светлана Анатольевна, не жалеешь.

– Так вот стараешься, стараешься для них, как можешь, а у них то ведь одно только на уме. Сама знаешь.

– Опять она мне портит ребенка! – взывает к общественности Александра Ивановна и, оборачиваясь к Феде, тихо добавляет: – Врет, как сивый мерин.

– Что?! – явно недослышит Светлана Анатольевна. Головы всех присутствующих поворачиваются в сторону Феди. – Какой такой ребенок?! Это ты про дядечку, который рядом с тобой стоит? Я угораю. Федька, ты понял?! Это ведь она тебя так приложила!

– Ей можно, тетя Свет, – улыбается Федя.

– Ну, другого ответа я и не ждала, подхалим несчастный! Вот все они такие, когда им надо! И ты туда же! Мой последний, бывало, когда в одном месте зачешется: «Светик, зайчик, ты бы отдохнула. Давай помою, давай постираю». Мама дорогая! Соловьем заливается, а глазки как у кота Васьки, обоссаться можно. Ну, твой-то, – говорит она, обращаясь к Александре Ивановне, – не из таких, сразу видно. Интеллигенция! Днем с огнем таких не найдешь – ищи-свищи!