17. Затем он отправился в Монтсеррат, помышляя, как обычно, о тех подвигах, которые ему предстояло совершить ради любви к Богу. Поскольку же голова его была забита Амадисом Галльским и тому подобными книгами[50], ему и пришло на ум нечто подобное. Потому он решил бодрствовать над своим оружием всю ночь[51], не присаживаясь и не ложась, но стоя – то на ногах, то на коленях – перед престолом Матери Божией в Монтсеррате. Там он решил оставить свою одежду и облачиться в доспехи Христа.
Затем он покинул это место и поехал дальше, думая, по своему обыкновению, о своих планах. Прибыв в Монтсеррат, он сначала сотворил молитву и уладил дела с духовником[52], а затем совершил генеральную исповедь письменно, и длилась эта исповедь три дня. Он договорился с духовником о том, чтобы тот распорядился забрать мулицу, а шпагу и кинжал повесил в церкви перед престолом Богоматери[53]. Это был первый человек, которому он открыл своё решение, поскольку доселе не открывал его ни одному духовнику.
18. В канун праздника Богородицы в марте двадцать второго года, ночью, он так скрытно, как только было возможно, отправился к одному нищему и, сняв с себя всю свою одежду, отдал её нищему, облачившись в желанное ему платье. После этого он пошёл, чтобы опуститься на колени перед престолом Богоматери, и провёл там всю ночь: то преклонив колени, то стоя на ногах, со своим посохом в руке.
А на рассвете, чтобы никто его не узнал, он удалился и отправился в путь: не прямой дорогой на Барселону, где он повстречал бы многих людей, способных узнать его и оказать ему почёт, но свернув в деревню, которая называется Манреса[54], где он решил провести несколько дней в «госпитале», а также занести кое-что в свою книгу, которую он тщательно хранил и в которой черпал немалое утешение[55].
Но, когда он был уже в одной лиге от Монтсеррата, его догнал какой-то человек, спешивший ему вослед, и спросил его, отдал ли он одежду нищему, как говорил этот нищий. Когда <паломник> ответил «да», слёзы брызнули у него из глаз из-за сострадания к нищему, которому он отдал свои одежды: из-за сострадания, поскольку он понял, что нищего обижали, думая, что эту одежду он украл. Однако, как он ни старался уклониться от почестей, ему недолго удалось пробыть в Манресе так, чтобы люди не заговорили о <его> великих делах, начиная с того, что случилось в Монтсеррате. Впоследствии слухи разрослись и превзошли то, что было в действительности: дескать, он отказался от такой выгодной должности – и т. п.
Глава III
19. Покаянная жизнь Игнатия в Манресе. Ему является в воздухе странное видение. – 20-21. Его начинают донимать различные дýхи. – 22-25. Он переживает настоящую бурю сомнений. – 26-33. К Игнатию возвращается душевный покой; Бог наставляет его; он часто получает Божественные поучения и проявления благосклонности Небес. Сильнейшее озарение. – 34. Игнатий переживает тяжёлую болезнь и смягчает суровость своего покаяния. – 35-37. Он отправляется в Барселону, где готовится к путешествию в Италию.
19. В Манресе он просил милостыню ежедневно. Он не ел мяса, не пил вина, даже если ему их давали. По воскресеньям он не постился, и, если ему давали чуть-чуть вина, он выпивал его.
Поскольку же <прежде> он с крайнем тщанием холил свои волосы, как было в то время принято, и поддерживал их в порядке, <теперь> он решил махнуть на них рукой, чтобы они росли сами, по своей натуре: не причёсывать их, не стричь, не покрывать ничем – ни днём, ни ночью. По той же самой причине он бросил стричь ногти на ногах и руках, поскольку прежде и об этом тоже заботился.