– Здорово, милок! Давай к нам сюда.

Волна отвращения заставила Аркадия содрогнуться, и он почти выбежал из «Яра». Думал только об одном: «Лара! Как могла она так ослепиться им? Не может быть! Не верю!»

***

Из дневника Аркадия Максимова:

«В Москве я слег. Конечно, сильно простудился, но кажется, что я и сам хотел заболеть. Сейчас, когда пишу, все это вспоминая, уже спокоен. А тогда метался в горячке и кричал на весь свет, что всех ненавижу. Алексей Владимирович был в это время в Москве проездом. Он пришел и сидел у меня… не помню сколько, но долго. Я знал, конечно, что, будучи сыном его старого друга, вызываю в нем некое подобие отцовских чувств, но, признаться, все же не ожидал такой заботы.

Родственники мои переполошились. Еще бы –государственный деятель запросто посещает обыкновенного следователя. Стало быть, и я в их глазах стал важной птицей. Неледин не произносил пустых утешений (да я тогда и не воспринимал никаких утешений), но клал руку мне на лоб. И, казалось, если не рассудок мой, то душа охотно принимала это безмолвное участие. Потом он снова приходил, говорил о всяких пустяках. Но я тогда уже почувствовал, что все не так-то просто.

Впрочем, долго писать тут не о чем. Вскоре я понял, чем еще вызвано сочувствие Алексея Владимировича. Кроме участия, так интересоваться моим горем побуждала его ненависть к этому человеку… Наш разговор я запомнил слово в слово.

– Все, кто не слепы, видят черную тучу над Россией. Все… кроме двух человек, в том числе и того, кто должен быть зорче всех, видеть дальше всех.

Я, конечно, понимал, о ком он говорит.

– Но он предпочитает не видеть ничего, кроме миражей, и не слышать никого, кроме своей жены, погруженной в истерический религиозный мистицизм. Он допустил до себя этого человека… и погубил все. Наш долг, дорогой мой друг, исправить то, что еще можно исправить.

Дальше Алексей Владимирович говорил, что и он, и я, хотя и разнимся в общественном положении, но по долгу службы находимся на страже государства. Врагов России надо давить! Он еще много и убедительно говорил. Я пообещал, что сделаю все, что в моих силах. Опыт службы в сыскной полиции пусть у меня и невелик, однако я знаю свое дело. У меня есть счет, который я готов всегда предъявить. И какой счет!»

Следующая запись была сделана Аркадием через две недели, уже в Петербурге. К тому времени и Распутин вернулся из Москвы.

«Меня допустили к дневникам наружного наблюдения. За Р. наблюдение ведется уже давно под видом охраны. Записи есть довольно интересные. Необходимо все тщательно проверить».

За этими скупыми строчками Аркадий стойко скрывал досаду: по записям агентов полиции о наблюдении за Гришкой выходило, что у того бывали десятки человек ежедневно. Всех бы проверить – да невозможно. Это угнетало. Угнетало и другое – несколько уже проведенных бесед, на которые Аркадий очень рассчитывал, не дали результата. А вот от людей, подтверждавших демоничность «старца», интуиция уберегала, воя волком. Уж больно они сами удобно и угодливо вырисовывались, набивались на разговор.

Аркадий завел пухлую книжечку, которая запиралась на миниатюрный замочек – для личных кратких записей по делу. Дело, понятно, секретное, ведь его плоды будут представлены не кому-нибудь, а самому государю на рассмотрение. Это лучшая месть за Ларису. И служба на благо России…

В книжицу были аккуратно переписаны имена и адреса посетителей Распутина, показавшихся Аркадию наиболее интересными. Он привык доверять собственным суждениям и наблюдениям. Но, увы. Несколько жирных минусов уже стояли напротив некоторых фамилий.