Я подаюсь от него.

Это непроизвольная реакция, как и крик, как и слезы, которые брызгают из глаз чисто на физическом уровне.

Потому что мне действительно больно.

Когда-то было хорошо…я помню, что было. Мне с ним было всегда хорошо, но и эти воспоминания растворяются и оседают пеплом вокруг. А я так боюсь их лишиться…у меня же больше ничего не осталось, кроме памяти, которую я готова собирать по крупинкам и бережно хранить в глубинах своей души. Она мне нужнее кислорода. Иначе я просто умру, если и ее у меня отнимут…

Утыкаюсь лицом в плед. Я заставляю себя думать, как было раньше, пусть и знаю, насколько такие мысли опасны. Мне нельзя. Они — и жизнь, и смерть в одном флаконе.

Успокойся.

Дыши.

Стараюсь!

Вспоминаю…

«Расслабься…» - звучит его тихий голос из того, теплого прошлого, - «Я не сделаю тебе больно, лисичка, но если ты будешь напрягаться, то больно будет. Доверься мне…»

Я доверяю, Вань. Доверяю…

Медленно расслабляюсь. Чувствую, как мышцы рук делают это первыми, за ними бедра, икры. Я больше не держу их над полом, а просто…опускаю и расслабляюсь.

Я же ему действительно все еще доверяю. Тому, моему Ване. И в первое мгновение путаю его с другим. Тем, кто сейчас здесь со мной аккуратно убирает волосы с лица, тяжело дышит. Я по ошибке подаюсь к его руке, но быстро обрубаю эту глупость, жмурюсь, отстраняюсь.

Нельзя.

Вот она обратная сторона жизни за счет воспоминаний. Когда то, что ты помнишь, не совпадает с тем, что есть теперь — это всегда смерть. А перепутать ведь сейчас так просто…

Ваня ласково, нежно касается моей спины губами. Его дыхание разбивается о кожу, вызывая целый отряд мурашек, а корни волос перестают приносить боль — он меня отпускает. Подается бедрами вперед аккуратно, и я слышу тихий, приглушенный стон, от которого внутри что-то зажигается. Все еще больно, но уже не так — иначе. Боль медленно, но верно смешивается с удовольствием, когда он снова целует меня.

Так как мне нравится.

Он знает, как мне нравится. Не забыл.

Одной рукой обхватывает за плечи, сжимая грудь. Вторую подсовывает под меня и касается уверенно нервного центра, который я думала, атрофировался, после нашего расставания.

Я перестала чувствовать возбуждение даже наедине с собой, будто эта дверь просто взяла и захлопнулась вместе с моей подписью на тех страшных листах А4, а сейчас…когда он медленно совершает круговые движения пальцами, я снова оживаю.

Снова загораюсь.

Серьезно…не думала, что это возможно. Мне казалось, что я стала фригидной, а неужели тело просто копило столько лет, покрываясь льдом, пока внутри все-таки что-то так и не потухло?

Издаю совсем еле различимый стон. Старалась изо всех сил его сдержать, но что-то все равно просочилось наружу, и Ваня отвечает мне тем же.

Интересно, он тоже сдерживается? Вот бы увидеть его глаза…но я не посмею. Вместо того, утыкаюсь в постель, дышу тяжелее, ощущая уже забытую тяжесть внизу живота, которая по мере нарастания его темпа, становится еще тяжелей.

О черт…

Еще пара толчков, и я…

Но все происходит неожиданно даже для меня, когда Ваня сильнее подается бедрами и надавливает мне на клитор. Взрываюсь, задыхаясь от такого огромного пласта эмоций. Сильнее цепляюсь за плед. Меня аж трясет! Не может быть, чтобы я не разучилась, но, оказывается, с оргазмами, как с велосипедом — один раз научишься, всю жизнь помнить будешь.

Тем более, с тем, кого знаешь так хорошо, а я его знаю наизусть. Знаю, что когда он утыкается лбом мне в лопатку — это означает, что он сам близок, знаю, что когда он рычит — осталось совсем чуть-чуть, и снова жалею.

Мне так хочется чувствовать его в себе, я так по нему соскучилась…Но я знаю, что все кончится. И также знаю, что все это — морок. Если он на миг допустил слабость — она ничего не значит. Он меня никогда не простит, никогда не примет и никогда не полюбит больше. Я ему противна. Ненавистна. Возможно, алкоголь и в его памяти оживил ту милую девочку из прошлого, которой больше нет?