– Ну? – спросила она. – Я не буду спрашивать, могу ли я купить ее, потому что знаю, что не могу себе этого позволить. Поэтому думаю, что ты мне ее отдашь. Да. Думаю, да.

Я встала, подошла к ней и отняла у нее икону, приложив немалые усилия, потому что она крепко ее держала.

– Почему сейчас? Почему именно ее? Ты никогда ничего не просила. Никогда.

– А ты всегда была так щедра ко мне. Привозила мне подарки из своих поездок. Милые вещицы. Самые красивые вещи, которые у меня есть, подарила мне ты. Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, что они для меня ничего не значили. Ничегошеньки. Такие вещи никогда меня не трогали. Но эта. Тут другое.

Марк удивил нас обеих, когда кашлянул и сказал:

– Но мама любит эту вещь, для нее это не просто сувенир. – Он открыл рот, будто бы хотел добавить что-то еще, но покраснел и промолчал.

– Я понимаю. И это одна из тех причин, по которой я так сильно хочу эту икону. Не единственная. Но главная.

– Нет, – сказала я. Прозвучало это сильнее и громче, чем мне хотелось. – Все остальное, все, что захочешь, я буду рада отдать тебе. Дело не в деньгах.

– Нет, этого не будет, – ответила она, и в голосе ее зазвучало предостережение. Марк очень внимательно наблюдал за происходящим.

– Нет, – резко отказала я, заворачивая икону в бумагу и кладя ее обратно в коробку. – Нет, нет и еще раз нет. На этот раз ты зашла слишком далеко.

Я спустилась с крыльца, и прошло немало недель, пока я не успокоилась настолько, чтобы заговорить с ней снова. Немало одиноких недель. А потом, в один пятничный вечер, она постучала в мою дверь. Наше место встречи. Я взяла плащ и пошла за ней. Вот и все. Она попросила (это показалось мне довольно унизительным) – я отказала. Больше и добавить нечего.

И все же у этой истории было странное продолжение. Марк поступил осенью в Северо-Западный, как и собирался. И его спальня была в двадцати минутах от дома, поэтому такого торжественного прощания, как с Фионой четыре года спустя, не было.

Но для него это было болезненно. За несколько дней до отъезда он стал необычайно требователен. Мне нужна подушка под спину на диван. У моего соседа нет телевизора, мы должны купить. И даже: испеки мне печенье.

Это было довольно жаркое время на работе, и я быстро положила конец всем запросам. И тем не менее давление нарастало. До того утра, пока мы не подбросили его до Эванстона, высадив у дверей кампуса, тогда я и поняла, что икона пропала. Пустое место на почетной стене коридора.

Я тут же позвонила Марку, но он не отвечал. Я оставила сообщение и ходила из комнаты в комнату, от телефона, с которого я звонила Джеймсу, до переднего окна, откуда я звонила Марку.

Я ни на секунду не задумалась, что это может быть кто-то другой. Я часто заставала Марка перед ней, озадаченного. Он протягивал руку, будто бы хотел коснуться лица Мадонны. Когда раздался дверной звонок, я подпрыгнула. За дверью стояла Аманда, прижимая икону к груди.

– Смотри, что я нашла вчера утром у себя на крыльце, – сказала она и протянула мне икону.

Я взяла ее. Мои руки тряслись. Я поняла, что не могу вымолвить ни слова.

– Вчера утром? – наконец смогла выдавить я. – А почему ты так долго несла ее сюда?

Аманда ничего не ответила. Она улыбалась. Я сама ответила на свой вопрос:

– Потому что ты не была уверена, что вообще собираешься ее возвращать.

Казалось, Аманда подбирала слова.

– Я была тронута поступком Марка.

– И ты так ее хотела. Очень сильно. Как и я.

– Да, это так. И я попросила отдать ее мне. Но ты отказала.

– Отказала. И именно это имела в виду. Думаю, что этот отказ мне еще выйдет боком, – сказала я.