Пластинка стала «заедать», Ольге пришлось встать и выключить проигрыватель. Тут зазвонил телефон, это был Санёк.

Санёк. Оль, я боюсь, что останусь до самого утра, тут ребята подъехали, мы все у Алиного двора.

Ольга. Отлично, смотрите, не увлекайтесь сильно, знаю я вас. Кстати, приглашаю Альбину завтра к утру на блины, позавтракаем вместе, идёт?

Санёк. Хорошо, дам ей знать. До завтра, Оль!

Ольга. Не увлекайся! (Уже в гудящую трубку, хихикнув, добавила Ольга.)

Ольга вернулась в «каморку» разбирать комод дальше.

Пришло время последнего ящика, выдвинуть его можно было с трудом из-за тяжести рассохшегося дерева и массы бумаг. Вытащив всё до последнего листочка на кровать, первое, на что Ольга обратила внимание, были конверты из плотной грубой бумаги с чем-то очень твёрдым внутри, это были старинные фотографии. Фотографий было около шести, все подписанные, датированные, сделанные в Саратовском фотоателье. Молодая, красивая пара, мужчина в длинной рясе, очках, с аккуратной причёской, расположился он удобно в резном деревянном кресле, рядом стояла молодая женщина, волосы её были убраны в красивую причёску, платье глухо застёгнуто под самое горло, а высокие рукава фонариком создавали ей образ учителя гимназии. На другом фото всё тот же мужчина уже несколько старше, волосы его убраны гладко назад, всё те же очки, но взгляд усталый и тревожный. Фото подписано: «Отец Константин», тут Ольга понимает, что на фото тот самый горячо любимый дед её бабушки, именно в честь него она назвала своего первенца. И значит на предыдущем фото он с женой Ольгой, да, именно так и подписано: «Ольга и Константин». На другом фото Ольга узнаёт всё ту же женщину, но в более пожилом возрасте, с маленьким мальчиком, лицо её очень изменилось, черты лица погрубели, появилась горделивая осанка, уставший отчаянный, измученный взгляд, фото 1920-х годов. На другом, уже не таком профессионально отпечатанном снимке портрет другого пожилого мужчины, подписано: «Елфимов». И последние два фото: на одном Ольга узнаёт бабулю с сестрой в гимназических шляпках и белых фартуках, на другом – седовласый старец с нагрудным крестом, в очках, с очень выразительной седой бородой, обрамляющей его красивое, хоть и состарившееся лицо. Далее Ольга натыкается на конверты и квитанции, свидетельства из училищ.

Тут тишину нарушает лай собак за окном, была полночь, вой и лай продолжается некоторое время, что начинает раздражать и пугать Ольгу.

Она чувствует, что начинает замерзать, в это время суток дом не отапливается, и теплее всего наверху, так как всё тепло поднялось туда, Ольга решается выйти на кухню, чтобы разогреть себе чай. Закутавшись в плед, она уже не чувствует себя так жутко, проходит на кухню. Уличный фонарь заглядывал светом в окно с веранды, освещая прихожую. В кухне в окно виднелась луна, и отражение её в заснеженных крышах соседних домов успокоили Ольгу.

«Tea bag, water and milk», – нашёптывала она, пока чайник грелся, вращая головой по часовой стрелке, массируя шею и плечи, уронив плед себе под ноги. Ольга выбрала самую большую чашку из серванта, пакетик чая с бергамотом залила кипятком и, добавив молока, хлопнула дверцей холодильника. Ставя молоко обратно, подумала, что молоко и так не испортится, потому что холод такой, что зуб на зуб не попадает. Присев на корточки, подхватила плед, встала, закутавшись в него, вернулась обратно в гостиную с чашкой в руке и оттуда прямиком наверх включать компьютер. Отхлебнув пару глотков, поставила чашку около клавиатуры и, оставив плед на кресле, вернулась в «каморку», схватила охапкой все ей найденные бумаги, потушив ночник, поднялась наверх, где оставила включённым главный свет, и задёрнула шторы.