Златовид соскочил с седла и повалился народу в ноги:

– Дорогие мои! Каждого с детства помню. Сердце так и рвалось к вам. Уж не знаю, примите ли? Истосковался, измучился на чужбине. Вернулся я к вам, хорошие мои, вернулся, – Злат отвернулся, будто скрывал слезу. Народ выжидал, а одна тётка вдруг растрогалась:

– Ой, как похож, как похож-то… Мой молодым такой же был, когда на проклятую Рать собирался.

Коневоды поёживались, доверять пришлым бойцам не спешили. В посаде любое оружие сдали ещё лет десять тому назад по особому указу, когда закончилась Рать. А дружиннички будто невзначай поправляют мечи и луки.

Стрелки, будто ждали приказа. Соскочили с сёдел, торопясь, распутали вьюки. Златовид выхватил первую охапку и нырнул в толпу. Он помнил всех по именам, ласково звал кого баба, кого дядя, кого дружище или старина. Человек пять или шесть стрелков помогали ему.

– Не держите обиды, забудем старое, – упрашивал Златовид. – Баба Морозиха, возьми. Дядя Стешко, это тебе. Виноват я за старое, ну так простите, вину-то заглажу.

Скурат совал коневодам шапки, меха и дорогую одежду. Верига одаривал девок бусами, лентами и серьгами. Третий стрелок откупорил бочонок с вином и наливал. К нему выстроилась вереница.

– Эх, да чего уж там, – бормотал дядя Стешко, – и воров-то прощают.

– Ой, совсем другой стал, – умилялась баба Морозиха, – Златовидушка.

– Вот так ладненько! Вот так по-нашему! – радовались посадские, мечей и луков со стрелами никто больше не замечал.

Златовид, обознавшись, налетел на Грача и чуть было не вручил ему подарок – сапоги с оторочкой, но признал его. На мгновение кротость в его глазах заволоклась леденящим холодком, он сощурился, а через миг снова просиял благодушием.

– И тебе скоро будет, – пообещал тихонько. – И тебя не забуду.

Народ потихоньку расходился по околоткам и улицам. Остались одни девки, на время увлеченные красотой стрелковых доспехов. Злат на глазах сменил кротость на удаль. Подтянулся, распрямил спину и взлетел в седло, не касаясь поводьев. Сделал круг по площади, глядя соколом и блестя золотыми кудрями.

– Теперь в Залесье! – приказал Злат, стрелки вскачь понеслись за ним.

На краю посада он вскинул руку и без шутовства приказал идти шагом.

– Новость о нашей щедрости должна успеть раньше нас, – он усмехнулся.

Грач поравнялся с ним:

– Что – честно заглаживаешь грехи?

– Да брось, – Злат отмахнулся. – Убили мы, что ль, кого?

– Считаешь, что нет? – обронил Грач.

Злат сжал губы, стегнул коня по ушам плёткой и умчался вперёд. Грач только увидел, как он, по-военному сжимает коленями бока лошади и слегка привстаёт – так держатся в седле, когда скачут в бой. Лишь палаш в его ножнах чуть покачивался – левой рукой Злат беспрестанно давил на рукоять. Когда показалось Залесье, Злат придержал коня и подождал Грача.

– Сегодня, когда закончим дела, Цветик, – тяжеловато заговорил Злат, – я тебе расскажу, где и как я научился убивать. Расскажу, как убивать, кого убивать и за что убивать. А пока смотри на родное Залесье, смотри, как они – они, а не я! – будут просить у меня прощения, чтобы урвать хотя бы кусочек из моего добра.

На въезде в слободу их встретили коневоды – мужчины и женщины. У встречающих нашёлся круглый хлеб с горкой соли. Златовид даже не слез с коня. Коленями и шпорами он заставлял коня танцевать, а сам еле-еле сдерживал его поводом. Он нарочито свысока оглядывал залесцев, его стрелки медлили.

– Что, Златушка, здравствуй? – не выдержал кто-то из коневодов. – Милости просим?

Златовид странно улыбнулся одной половиной лица – как тогда, когда на Смородине встретил Грача.