– Ну, прости, я плохо запоминаю людей. Не помню тебя, если честно.

– Ну, ладно.

– А ты где был, когда прилетело по нам? – я посмотрел на него дружелюбно.

– Так в актовом зале и был.

– А почему тот пацан-то не убежал? Все же убежали, а вот он – нет.

– Ну, там темно было… Я не…

– Ооо… – вмешался в разговор Джонни, – там история вообще закачаешься! Этот чувак пришёл к нам в пятницу, тринадцатого. Позывной выбрал себе интересный – «Двухсотый». Отдежурил на этаже одну ночь, лёг спать, и единственный не проснулся от первого взрыва. Вот и не верь теперь во всякое.

– Ндааа… – протянул я. – Я до конца в этой истории не разобрался, но, когда только ёбнуло и я там снимал, он под завалами лежал. Как будто бы правда не просыпался. Половины головы не было. Не сказать, что прям вот жуткое зрелище, но приятного мало.

Мы замолчали. Я достал флягу и допил воду, оставшуюся ещё с той поездки к храму со Славиком. В результате мы так и не смогли посмотреть сегодняшние новости, и я был очень этим опечален. Ночь наконец придавила незаметно для меня затихший городок. Застрекотали цикады, засвистели соловьи. Над столом горела одинокая лампочка, выхватывая нас из обступающей со всех сторон темноты. В казармы я шёл один: ребята куда-то разбрелись. В курилке заметил Большого с его женой Ольгой и ещё нескольких человек. Подошёл к ним.

– Видели уже новости? В интернете полная версия.

– Да, вообще супер! – Большой был явно очень доволен увиденным.

– И по «Вестям» показывали, и по «Лайф-Ньюсу». Но там кусками. А в интернете я целиком, да, посмотрела, – Оля говорила взволнованно.

– Какой-такой «Лайф?» – нахмурился я. – Не помню, чтобы я общался с ними. Спиздили просто, сто в гору. Хотя плевать уже.

– Только знаешь, есть один нюанс нехороший, – продолжила Оля.

– В чём дело?

– Ну, там, на видео, когда ты осколки снимал, было слышно как Дима орал на тех идиотов. Ну в ролике, в смысле, слышен его голос, что те ночью пили. Нехорошо это. Не должен у нас никто пить, понимаешь? Можно как-то вырезать?

– Нет, сейчас уже ничего не сделать. Я по своим каналам в таком уж виде распространил. Поздно. Но знаете, давайте мы как-нибудь это спишем на укропов, что ли.

– Как ты это сделаешь?

– Слабенько, конечно, но… Попробуем сделать так: пилота взяли? Взяли. Вот мы и напишем заметочку, что лётчик был пьян. И что ты это и имел ввиду, когда говорил про «бухали полночи», – закончил я, поворачиваясь к Большому.

– Ха! Ну, если больше ничего нельзя сделать, то давай хотя бы так.

– А мне нравится идея. Так и поступим, хорошо? – его жена явно ещё не отошла от всех треволнений и говорила очень возбужденно. – Дим, я поехала, давай, до завтра!

Она обняла мужа, села в машину и завела двигатель. Я сощурился от острого света фар.

– Ладно, я почивать отбываю, счастливо! – я пожал Большому руку и отправился в казарму.

– Поэт! Зацени, как тебе? – на пути в нашу комнату я проходил мимо оружейки, и Киса меня окликнул.

– Что, закончили?

– А ты как думал? Гляди! – и он открыл дверь в свою обитель. В центре комнаты шалашиком стояли автоматы, упираясь в только что выпиленное деревянное основание старой вешалки.

– Ну, вы красавцы! А надёжно стоят-то?

– Обижаешь, всё по высшему разряду. Вот сюда вешаем сумки с БК, – он любовно водил рукой, показывая свою работу, – здесь – запчасти, наборы для чистки, всякие разные патроны и прочая мелочёвка, а здесь у меня чайник. Хочешь, кстати, чаю?

– Нет, дружище, спасибо, конечно, но я спать.

Всё вокруг меня казалось неясным, будто я смотрел сквозь мутное стекло, замазанное бежевой зыбкой тишиной, впитывающей эхо. Два ноутбука, серых, тихо мерцают DOS'om. У одного из них не работает клавиатура, что и явилось причиной покупки второго. Следующий кадр – кукла стоит на улице. Небольшая, сантиметров тридцать. Мужского пола. Кудрявый, светловолосый, мерзкий. И я понимаю: надо быстро его убить. Как угодно, любой ценой, любым способом. Я хватаю его и несу показать другим солдатам. И не то чтобы мне не верят. Верят. Но не так, как мне нужно, чтобы поверили. Один из них стреляет ему в голову из автомата. Кукла отлетает куда-то в кусты. И вроде бы всё в порядке, но страх уже перебрался в меня. Я точно знаю, что ничего не кончено. Играю с солдатами в футбол. Стою на воротах, и у меня получается хорошо. Потом темнота. Я снова в комнате, где те же серые ноутбуки. Пью вино, только не с солдатами, а с поэтами из своего города. Они говорят со мной. Я отвечаю им. Смеёмся. Среди них – Руст и Макс. Комната заполнена густым табачным дымом. Пахнет только что купленным планшетным компьютером. Одинокая камера видеонаблюдения в углу, под потолком, мигает бесчувственным красным глазом и ведёт запись. Беру оружие и выхожу за дверь. С кем-то из солдат мы идём по кварталу моего нового родного города. Я знаю солдата. Он тоже был в УВД. Кажется, его называют Белый. Светит солнце. Мы заворачиваем за угол одного из домов, и на балконах девятиэтажки я вижу высохшие трупы людей. Они висят на бельевых верёвках в измученных позах, скрючившись и ссохшись до состояния, которого можно достичь, если разлагаться целую осень. Они похожи на тряпки. Кто-то падает и сухим ударом, встречает асфальт с островками густой травы. Стукается о планету телом, в котором нет соков. Человеческий дождь редко, но ясно капает с дома. Хлуп, шлёп, пух, шлёп, туф, туф, туф. Мы понимаем, что это, наверное, солнце придумало какую-то новую радиацию и прыгаем в тень, под защиту стены. Прямо перед нами стоит пожилой мужчина. Худой, высохший, но живой. В сером костюме и с бородой. На солнце. Вот он начинает ссыхаться прямо у меня на глазах. Приходит мысль, что это не солнце. Или что оно берёт только пожилых. Рядом стоит темнокожая девочка лет шестнадцати. Я не хочу её защищать, но ей и не нужно – с ней ничего не случится.