Что бы дали вам нового книжки,
костобог – костолом, костоправ?
И хоть скажешь, что в прошлом остался
тот диагноз, за временем, за…
как бы ты ни шутил, ни смеялся,
я-то вижу – печальны глаза…
Мир, увы, так же падок на травмы —
дух ли сломлен, коленный сустав,
чтоб на помощь примчался как равный
костобог – костолом, костоправ
успокоить – мол, что тут такого:
век гигантский – гигантский размах…
А предчувствие горя людского
где-то прячется в добрых глазах,
в уголках молчаливой улыбки,
в незаметных движениях рук…
Вниз дорога. Осенние скрипки,
словно дружба, приходят не вдруг.
3. У обрыва
Памяти венгерского поэта Миклоша Радноти, расстрелянного фашистами в 1944-м году
Их в деревню к ночи привели,
выстроили, рявкнула команда.
Здесь, под Дьером, у местечка Абда…
Шел осенний запах от земли…
Как проститься в несколько минут,
пока яму тесную копали,
с тем, что жизнью раньше называли,
а теперь иначе назовут…
Как согреть в душе в последний миг,
стаскивая медленно одежду,
хрупкую, усталую надежду,
что не расстрелять любви родник…
Как вобрать в себя и этот луг,
и кусты по краю, и ракиты…
Как врагу, когда падут убиты,
доказать презренье – не испуг!
Как подруг любимых уберечь,
отвести от этой смерти ранней…
Как забьется! Как застонет Фанни —
больше ни стихов, ни губ, ни встреч…
Их в деревню к ночи привели,
до кровинки выжатых войною…
Звон стихал над павшею травою.
Шел осенний запах от земли.
4. Письмо, написанное в подмосковном лесу
Фанни Радноти
Лес апрельский по-детски прозрачен,
прост и ясен, весь виден насквозь.
Если б жили мы тоже иначе,
как деревья: все вместе – не врозь,
если б пели свободно, как птицы,
не давясь от вохры за спиной…
Как же ты далеко – за границей,
путь к тебе не такой уж простой.
Лес апрельский по-детски доверчив,
всеми тайнами дарит сполна.
Неужели круг жизни очерчен
жестко так… Отгремела война,
у вас тоже весна, над Дунаем
воздух прян от цветущих ракит.
Сколько весен ушло с Николаем…
Как смириться – все рана болит,
вечерами – разверстая пропасть,
сердце еле трепещет в горсти…
Как привыкнуть нести одинокость
молча, мужнюю ношу нести
тридцать лет уже… Книги да письма
от друзей, педагога успех,
запоздалая слава… Немыслим
этот дом без него – и для всех!..
Но такой уж у нас распорядок,
что заставит застыть у черты,
как «Рыбачкам» у Маргит: сеть складок
руки гладят сквозь сжатые рты,
снова мука граничит с любовью,
вновь улыбка скользит по слезам…
Все проходит… хоть крест этот вдовий
не дано разделить пополам.
Дорогая, прости, не хотелось
о проклятой военной поре,
только что наша поздняя зрелость —
мне теперь, как ему в ноябре,
разве выпало выжить и, вроде,
перемирия хрупкую гать
наводя, уповать: перебродит
срок и наш, но под дулом стоять,
может быть, не придется поэтам,
глядя за небо, пряча блокнот.
Что уроки – под Прагою где-то
снова танки стоят у ворот…
Не отчаяться б… Весточки редки
и так долго по почте идут.
Но в апрель откликаются ветки,
паучки будто связи плетут
наши кровные, неподалеку
дятел ритм заповеданный бьет —
лес оживший наполнится соком,
брага жизни нахлынет вот-вот,
как всегда, головою кудрявой
лишь кивнет – и забыться бы рад…
До свиданья. Прости за корявость
и за путаницу невпопад
несусветную. Руки целую
твой, наверное, тысячный сын.
Вдруг учительство наше не всуе…
Адрес прежний – Пожони 1.
5. Языковый барьер
Шари Карич, переводчику с русского
В старом городе зелени мало —
как ей выжить в гранитном нутре,
и покажется чудом, пожалуй,
стройный тополь в углу во дворе.
Лестниц путаные переходы,
ширмы, древний фонарь над столом
эхом, как от шагов пешеходов
с тех времен – все разит волшебством.
И хоть знал я, наверно, не фея
вдруг возникнет из смутной дали —