Бывают, конечно, курьезы. Неприятные лица на фотографиях. Накатывает необъяснимая жуть. Виснет компьютер. Отключается свет. Гаснет бесперебойник. Останавливается станок. В гравировальный цех залетает птица. Садится на монитор, смотрит, как колотится портрет. Бьется сверчок под камнем. Станок грохочет, а он не улетает, сидит там, как прилепился. Мы не знаем, отчего умер человек. Лучше не фантазировать. Не заглядывать. Жил и умер. Все там будем.

Есть миф, что некая сущность оберегает работников ритуальной сферы. Думаю, речь об эгрегоре. Понятие, термин и концепция в оккультизме и эзотерике, означающее нефизическую сущность, групповое биополе. В научной среде считается маргинальной антинаучной теорией.

Так что я не парюсь. Допускаю, что работа на границе двух миров дается людям с более высоким уровнем наработанной кармы. Или для отработки непроработанной. Не в плане наказания, а для большего понимания жизни. Человек больше понимает, соприкасаясь со смертью.

Мне нравится, что каждый новый заказ – новое лицо. Много творчества. И ты создаешь портрет на камне! Картину рукотворную, которая простоит десятки лет на кладбище. К нему, этому портрету будут приходить родственники, навещать как живого. Для них это будет очередная встреча с покинувшим этот мир близким человеком. Это завораживает.

Раньше я думала. Вот, люди трудятся в ритуальной сфере, вокруг памятники, похороны, гробы и венки, фотографии покойников, эпитафии. Наверное, там работают печальные, как рыба-солнце, люди. Оказалось, там трудятся самые веселые на свете люди. Очень много черного юмора и позитива.

Ирэна Генриховна говорит, что мы приносим радость людям, не пирожки печем, а память создаем. Юрик Малыш (самый молодой из ретушеров) при этом напевает «Смех и радость мы приносим лююююдям!». Иногда мне кажется, Юрик не шутит, а тупит. Получается смешно. К примеру, прибегает менеджер по розничным заказам Алиса, замученная заказчиками со словами: «Ох, столько народу сегодня, идут и идут, совсем озверели». Юрик, медленно выпуская дым колечками и стряхивая пепел говорит: «А что, у них кто-то умер?».

Сначала я была немного шокирована черным юмором. Как так можно? И, когда коллеги говорили, «там твоего усатого не приняли» или «иди яйцеголового ярче покрась», я возмущалась. Нельзя так о покойном! Он же человек! Прожил жизнь! У него есть мама и папа. И дети. И вообще.

Спустя год я успокоилась совершенно. Гога предлагает ретушерам заказ – очень нелицеприятной внешности аутист. С зубами и глазами – катастрофа. Мы перекидываем заказ как горячую картошку. Уговариваем Юрика: «У тебя получится, ты таких всегда красиво делаешь!». Лишь бы спихнуть заказ.

– Маша, возьмешь?

– Спасибо, мне своих уродов хватает!

Фотографии на портретные плитки от одного постоянного оптовика – это что-то. Где они берут эти фотографии? Из какой сгоревшей деревни? Прости меня Господи.

Юрик открывает заказ. Смотрит на фото, напевая: «Самбади ванс толд ми зэ ворлд из гона…». Бабушка похожа на Шрека.

Алина открывает заказ со словами: «Это че за мясник из хоррора?».

Пескоструйщик (набивает «фио» и даты на стелах) Грехман забирает со станка готовую стелу с портретом мужчины с усами и в шляпе. И поет:

Я как Чак Норрис

Я очень крутой

А ты не хочешь

Дружить со мной![15].

Лица покойников часто на кого-то похожи. На актеров, знакомых людей. Даже на коллег. Мы ищем сходство непроизвольно.

Гога – наиболее уважительно относится к умершим. Он делает сложный эскиз комплекса. С ротондой. Заказчица достала его с этой проклятой ротондой. Приходит в восьмой раз с правками. Сидит, говорит, говорит. Гога кивает. Ей невдомек, что он глухой. Когда она приходит и садится рядом, он снимает аппарат с уха. Они сидят, она что-то ему втирает два часа. Она уходит. Гога выдыхает, откатывается на стуле от ненавистного эскиза и уходит курить, напевая: