Санька медленно разжал пальцы и отвернулся, чтобы не видеть, как красные следы от них наливаются синим. Что же ты натворил, что же ты… За спиной все-таки чиркнула спичка. Потянуло дымом, но, увы, ненастоящим. С запахом корицы. Черт, значит, тоже синтетика.

– Подойди ко мне, Линь, – тихо попросил Санька, опираясь сцепленными руками о стену. – Подойди, если не боишься. Если…

Теплое прикосновение к спине погасило последние угольки гнева. Как ты там говорил, Овердрайв? Задавал вопрос, кто ты. Кому, интересно только… Не успел дочитать, да и неважно. Ты мне коллега, Линь. Ты мне лучший друг, светлая. Ты мне любимый человек… И одно-другому-третьему не мешает.

Тихий писк смешался с запахом корицы. Абсурд, но Санька сейчас уже не ручался за свои шесть чувств. Просто все слилось в одну картинку.

– Отдай мне трекер, – сказал Санька.

Коричное дыхание опалило шею. Горячий металлический брусок упал в карман рабочей куртки. Санька неуловимым движением поймал белую ладонь, еще касавшуюся грубой холщовой ткани.

Линь вздрогнула. И поделом мне. Теперь она будет бояться меня всю жизнь. Санька осторожно прижал ладошку к губам, тихо прошептав в самую серединку, где кожа вопреки касанию металла и токсичных жидкостей каким-то магическим образом осталась тёплой и мягкой, как шёлк:

– Твои руки, Линь, как руки хирурга, чувствуют механику… чужой души. Слушай… Я сейчас пойду к ним. А ты побудь здесь. Обещаешь?

– Да, Саня.

Ошметки взорвавшегося коммутатора валялись по всему силовому помещению, а его останки кто-то сердобольный уже вытащил на свет божий из недр батареи. Санька, не обращая ни на кого внимания, присел перед изуродованным бутербродом электронных элементов и провел кончиком пальца по оплавившимся тиристорам. На каком старье работаем, боги Сети… Неужели еще сотня лет пройдет, а мы все так же будем торчать в двадцатом веке, получая новые технологии из-за границы с опозданием на эпоху?

В поле зрения появились Пароёрзовские ботинки. Санька хотел было подняться, но передумал. Я действительно виноват.

– Это была ошибка монтажа, – сказал Пароёрзов негромко, словно прочитав Санькины мысли. – Слава Богу, не нашего, а субподрядчика. Батарею починят за следующую неделю. Тебе повезло, Александр Валько.

– Почему? – глухо спросил Санька, не поднимая головы.

– Потому что я могу свалить вину на кого-то другого. Но следующая авария будет на твоей совести, слышишь?

– Я не начальник стенда. Он в отпуске, а я всего лишь… – Санька поперхнулся и закашлялся. Едкий запах горелого вгрызался в легкие.

– Всего лишь ангел-хранитель стенда, – Пароёрзов пихнул ногой сгоревший коммутатор, из которого от удара посыпались еще чудом державшиеся элементы. – Так уж попроси в Небесной Канцелярии, чтоб такого больше не было.

Чтоб такого больше не было.

Больше не было.

Не было.

Санька тихо накрыл матом весь белый свет. Амба. Вечер пятницы. Всех взашей отсюда, все равно с разгона не починить. Внутри зрела уверенность, что это не последнее ЧП, но Санька старался об этом не думать. И звенели горькой полынью и медным привкусом на языке всплывшие в памяти строчки забытого стихотворения…

Развлекайся, о Господи. Я устал

Править копии лиц с твоего листа,

Чтобы ты на клочья их рвал потом.

За рекою стартует Полынь-звезда,

Мой последний небесный дом.7

Если карьерным ростом называют обычно то, что происходит в вертикальном направлении, то профессиональный путь Кирьки был скорее похож на пресловутое «мыслью по древу», на полёт белки с одной кроны на другую. Ответственный исполнитель, сдача проектов раньше срока, поиск двери на выход там, где остальным видится стена с нарисованным на ней очагом – и никогда, никогда фамилии Заневского на титульниках этапных отчётов и в научных статьях, написанных по мотивам его достижений.