Бывало, она вернется с прогулки усталая, разгоряченная, торопится переменить платье на шлюмпер (а белье на ней хоть выжми), в то же время торопит, чтобы подали скорее сельтерскую воду. Кувшин воды подавали буквально ледяной, его едва можно было держать в руке. В стакан выжимали пол-лимона и треть стакана всыпали мельчайшего сахара; она держала стакан в руке и быстро мешала ложкой, пока вливали воду; от лимона с сахаром вода сильно пенилась, и великая княгиня залпом выпивала стакан холодной сельтерской воды, после чего уходила в кабинет и ложилась на кушетку отдыхать. Меня крайне удивлял подобный режим, но я не имела права говорить об этом. Часто, возвратясь из собрания разгоряченная, она находила ночь такой соблазнительно-прохладной, что отправлялась кататься. Случалось даже зимой, что, сменив наряд на простое неглиже, она в открытых санях каталась с великим князем»58.

И ведь именно от матери Александр Александрович унаследовал сдержанность характера! «Он редко сердился, – вспоминал граф Шереметев. – Я даже никогда не видел его во гневе, не многие видели его вышедшим из себя, но слышал я, что, когда это бывало, становилось жутко. Он имел тогда привычку ударять кулаком об стол, и удар был серьезный. Вообще же, он отличался необыкновенною ровностью характера. Озабоченность выражалась у него тем, что он тер переносицу пальцем. Когда же бывал он в духе, у него было необыкновенно светлое и доброе выражение, и было что-то особенное в сочетании выражения этих добрых и проницательных глаз с неуловимым изгибом кончиков рта и улыбкою его, в которой сквозил оттенок юмора.

Замечательная была у него сноровка сравнительно с покойным государем, который всегда суетился и горячился на маневрах. Цесаревич отличался противоположными свойствами. Он редко возвышал голос с войсками, но зато всякий оттенок действовал сильнее. Спокойствие, никогда его не покидавшее, передавалось подчиненным, и противоположность была очень резка.

Он никогда и никому не говорил «ты». Ни тени фамильярности никогда не допускал себе цесаревич. Он иногда трунил, подшучивал, но всегда забавно, с свойственным ему юмором и всегда в известных пределах»59.

Безвременная кончина Николая заставила Марию Александровну изменить свое отношение ко второму сыну. Императрица потрясенно наблюдала за стремительным взрослением «милого дурнушки»60. Ее простоватый «Митрофанушка» взял на себя такие трудные для него обязанности наследника престола, принес в жертву свою любовь к княжне Мещерской, очаровал семью датского короля своей порядочностью, скромностью и уважительным обращением, а принцессе Дагмар, которую до свадьбы видел всего пару раз в жизни, стал нежным и честным мужем.

Поневоле напрашивались сравнения с супругом самой императрицы – Александром II, который назло своим родителям выбрал жену по собственному желанию, очень быстро к ней остыл и далее менял возлюбленных как перчатки, пока не остановился на самой молодой из них, ловкой и хваткой Екатерине.

Неужели сын может быть настолько порядочнее отца, восхищалась Мария Александровна.

Императрица Мария Александровна на прогулке

Сближению матери с сыном способствовала и цесаревна Мария Федоровна, оказавшейся замечательной, заботливой невесткой. Две Марии по-настоящему подружились. Цесаревна навещала императрицу почти ежедневно, рассказывала ей о своих успехах в изучении русского языка, делилась семейными заботами. У Дагмар всегда были самые доверительные отношения с собственной матерью, и она легко подобрала ключик к сердцу свекрови. Государыня слушала юную принцессу с сочувствием и пониманием – она и сама когда-то прибыла к роскошному русскому двору из крошечного холодного замка, затерянного в гессенских лесах! Характеры у двух женщин были разными – Дагмар энергичная, деятельная, общительная; Мария Александровна – спокойная и задумчивая, – но они обе очень любили неуклюжего Сашу.