– Я нашел книгу, отец, – сказал Генри, словно боясь нарушить тишину за обеденным столом.

– Какую? – Мужчина посмотрел на него устало и равнодушно.

– Помнишь, я говорил вчера, что пойдем делать обыск в квартире Сверчка.

– Ну? – добавил отец, раздражаясь и желая вернуться к ужину.

– Вот. Я нашел книгу. В ней Сверчок оставил интересные записи, которые помогут в расследовании, и вскоре мы поймаем его сообщников. Мне кажется, мы с Капитаном поладим друг с другом. Знаешь, отец, он очень умный и такой высокий, как гора.

– Скажешь тоже, тебе в поэты надо было идти, а не в военные.

Мальчик покраснел и опустил глаза, а братья наклонились к столу, едва сдерживая смех и закрывая рты руками, чтобы нечаянно не выронить еду.

– Успокойтесь! – рявкнул отец, дав среднему сыну, сидевшему по правую руку от него, увесистый подзатыльник.

Генри улыбнулся, в этот раз досталось не ему.

Больше никто не проронил ни слова, каждый думал о своем, медленно пережевывая вареную с мясом крупу. Генри съедал ложку за ложкой и рисовал в воображении картины службы, – одна успешнее другой. Вот он стоит на площади, и высокое солнце заливает окружающие дома. Командор Хэнк вместе с Капитаном Гейтом протягивают ему руки и поздравляют с заслуженной наградой. А где-то в толпе, наблюдая за церемонией, стоят отец и братья.

– Конфедерация заботится о нас, – громко сказал отец, встав из-за стола и убирая за собой тарелку.

Мальчики подскочили и хором ответили:

– Конфедерация заботится о нас!

Генри долго не мог уснуть, перебирая события прошедшего дня и думая про день завтрашний. Мысли проносились одна за другой, не давая сомкнуть глаза. Он вышел на улицу освежиться, сел на ступеньки обшарпанного деревянного крыльца. Ночь была теплой, лишь легкий ветерок раскачивал растущую у забора крапиву. Где-то вдалеке выли собаки, их заглушал монотонный шум дамбы. Услышав легкий шорох, Генри вгляделся в темноту и отшатнулся. Рядом с крыльцом среди картофельных очистков и кусков засохшего хлеба, вероятно, оставленных соседями для собаки, сидела жирная серая крыса.

– Фу–ты, напугала! – Генри машинально поднял повыше штанины и вошел в дом.

Лали проснулась раньше обычного, чтобы упаковать необходимые вещи: в доме были излишки посуды, медикаментов и одежды, которые могут пригодиться в общине. Нищета и обособленность жизни среди труб коллектора впечатлила девушку. Особенно тронул вид детей в рваных рубашках и ботинках. Впервые Лали пожалела, что у нее нет детей, чьи вещи она могла бы отнести им. А идти и покупать детскую одежду специально было бы слишком подозрительно: все знали их с Гейтом семью. Появились бы лишние вопросы, для кого она покупает одежду или обувь.

– Бедные, бедные люди, – прошептала Лали. – Наверное, я тоже смогла бы жить так, – сказала она громче, обращаясь к мужу. – Главное, чтобы любимые люди были рядом.

– Жить без общества, без зашиты правительства, без гарантий?

– Да, ты прав, конечно. У нас есть работа, деньги, но мы связаны по рукам и ногам. Каждого из нас и наших знакомых могут расстрелять, как Сверчка, – за стихи и рисунки.

– За то, что он подначивал к бунту и протесту против политики правительства.

– А разве это плохо? Почему у другого человека не может быть другого мнения или желания жить по-другому? Зачем работать и зарабатывать, если никуда нельзя съездить, нельзя общаться в компаниях с друзьями, нельзя читать книги, которые хочется прочесть. Даже нельзя купить распашонку для незнакомого ребенка, – вздохнула девушка, вспомнив Миа и ее младенца.

Лали любила говорить с мужем, несмотря на то, что они расходились во взглядах по многим вопросам. Она знала, что может доверять ему любые мысли, что между Конфедерацией и женою он выберет ее. И она в любой жизненной неурядице всегда была на его стороне. Они были командой. Гейт часто бывал резок и непреклонен в своих взглядах, но оставался справедливым и добрым. Она ценила в нем отсутствие подлости и прямоту. Если он и был против чего-то, то на это всегда были объективные причины.