. На преодоление данного ограничения направлена концепция функциональной рациональности, предполагающая обращение к личностно модулированным структурам сознания и общения. Здесь, в контексте «новой рациональности», «истина выступает как практическое основание социальной консолидации, которая всегда принадлежит к определенному народу, времени, культуре», а ее критерием становится признание максимально широким кругом людей23. Тем самым рациональность в данном случае приобретает значение социальной нормы, отражающей социокультурные особенности обществ и обеспечивающей социальную солидарность.

Рациональность в значении истинности (как соответствие знания действительности) обсуждается Т. Парсонсом в рамках утилитаристской теории социального действия24. В данном контексте разумным социальное действие является тогда, когда актор обладает научно верифицируемым знанием условий ситуации, в которых он действует. Актор становится здесь своего рода ученым-исследователем, получающим истинное знание. Обладание таким знанием делает актора способным достигать поставленных целей. Отклонение от рациональной нормы действия связано с неадекватностью знания, которое имеется в распоряжении актора, − невежеством последнего и (или) ошибочными соображениями (ошибочными с позиции более широкого знания). Использование неадекватного знания приводит к тому, что актор действует иначе, чем действовал бы, имея знание адекватное.

Рациональность как знание, соответствующее действительности, предстает в работе Б. Фливберга. Обсуждая отношения рациональности и власти, данный автор указывает, что власть способна «определять» рациональность, искажая «реальную» рациональность как действительное положение вещей25. Такая искаженная рациональность подчиняется идеологической программе власти. Последняя способна стать фактором, препятствующим эффективному взаимодействию социологической науки (как сферы истинного знания об обществе) и общества26. Истинность и осмысленность (знание, теоретическая осознанность) объединены в интерпретации рациональности А.Г. Здравомысловым. Данные признаки конституируют рациональность как культурную ценность, основания которой связаны со способностью человека к коммуникации27. «Если мы признаем в качестве основной ценности культуры Знание, то мы стоим на позициях принципа рациональности»28.

Интерпретация рациональности в значении истинности существенно сужает возможности операционального использования данной категории для изучения социальных систем. Выбор истины (образца, маркирующего рациональность) в рамках такого подхода остается в известном смысле произвольным: авторы не подвергает сомнению законность интерпретации рациональности как истинности, ссылаясь на интуитивное понимание данного обстоятельства. Более того, рассуждения, признанные истинными в рамках одного образца рациональности, могут оказаться ложными (иррациональными) в рамках другого. Например, вновь созданная научная теория, являющаяся рациональной в смысле ее соответствия стандартам познавательной деятельности, может не способствовать социальной консолидации, а, напротив, порождать конфликты и разобщенность в обществе (следовательно, быть иррациональной). С другой стороны, суждения, получившие существование на уровне массового сознания и способствующие консолидации отдельных общностей и общества в целом, могут не иметь признака законосообразности и не соответствовать стандартам когнитивной деятельности, что неоднократно имело место в истории обществ. Тем самым, рациональное может оказаться иррациональным, а истина – ложью. Таким образом, интерпретация рациональности как коррелята истинности не способствует синтезу подходов к пониманию рациональности, а, напротив, утверждает их плюралистичность.