Кажется, многие трагедии европейской культуры (и культур, следующих ее эталонам) связаны с неспособностью выйти за пределы жестких дихотомий процесса рационализации и уяснить, что экономическая и социальная, коллективная и индивидуальная рациональность связаны отношениями дополнительности: рационализацию невозможно обеспечить на путях рыночного или антирыночного, индивидуалистского или коллективистского «монизма». Иными словами, процесс рационализации следует понимать именно как процесс, требующий перманентных творческих усилий, неустанной балансировки разнородных начал; ни в каком «автоматическом» режиме следования какой-либо модели или системе правил он не достижим. Этот вывод может быть представлен как экспликация теоремы К. Гёделя о принципиальной неполноте формальных систем. Европейский миф о завершении процесса рационализации как «конце истории», нашедший свое выражение в двух великих учениях – марксистском и либеральном, может быть понят как симптом ослабления потенциала культуры, уходящей от риска перманентного творчества».

Приведенные фразы, как и прочие, направляющие мышление на системное рассмотрение целей рационализации и оптимизации, и общественной сути «модернизации», современных возможностей оптимизации с использованием имеющихся ИТ-средств и новых достижений в самопознании, – дополнительно к наследуемым, следует рассматривать и обсуждать, конечно, отдельно. Здесь надо обратить внимание пока на главное. К удивлению автора, определение оптимальности обнаружилось в небольшом толковом математическом словаре [16].

«ОПТИМАЛЬНОСТЬ – ж. Качество, определяющее процесс (алгоритм, метод решения и т. п.), лучше удовлетворяющий требованиям заданного критерия, чем другие процессы из заданной совокупности».

Однако, как хорошо известно, оптимальным может быть не только процесс, но любой объект, предмет исследования, анализа или/и проектирования, являющийся в высшей (достигаемой) степени соответствующим критериям и прочим условиям оптимальности во взаимосвязях и взаимодействиях с другими объектами и процессами, т. е. соответствующим параметрам их состояния (предвидимого, проектируемого), как целям-средствам достижения высших целей. Очевидно, таким образом, – в первом приближении, и можно определить оптимальность, как высшую, достигаемую степень соответствия критериям и так далее. Однако, неточность словарного определения, можно сказать, подсказывает, что научно правильнее определить первоначально оптимизацию, как процесс наивысшей рационализации, заключающийся в дополнительном использовании специальных научных и ИТ-средств (матем. методов оптимизации, машинного моделирования и пр.). Этот процесс включает и рационализацию (оптимизацию) оптимизируемого объекта (процесса) как средства достижения более высоких (общественных целей). Соответственно, мы сразу вспоминаем целерациональность, ценностную рациональность Вебера, – думается, в меркантильном понимании, соответственно возвеличиванию Вебером меркантильности в исследованиях им рационализации «хозяйственно-капиталистической» деятельности [13], которая по мыслям Б. И. Пружинина и выводам автора этих строк являлась в тот исторический период доступной по реальным возможностям оптимизацией указанной деятельности, но именно этой, субъектной деятельности, а не целевого самодвижения, целевой жизнедеятельности и самоорганизации общества в целом (взглядом с позиции «постоянного космического наблюдателя»).

При пересмотре популярного экономико-математического словаря [15] обнаружилась, – к большому удивлению, следующая статья в этом плане (с. 32). Ввиду полного соответствия ее рассматриваемой тематике и полезности для развития системного мышления по социально-экономической, общественной проблематике приведем ее в наиболее полном содержании: