– Зачем? – не поняла она. – Ох, Рива… Он тебе муж, а не хозяин. Не нужно его спрашивать всякий раз, как куда-то идешь. Пойдем, будет интересно.

Я завернулась в такой же пустынный плащ, как у остальных, и вышла к ним.

Женщины стояли на пороге дома. Я узнала Шантару, мать Шада, остальные три были мне незнакомы – наверное, соседки или подруги. Янтарные глаза пристально уставились на меня. Не зная, как себя вести, я кивнула.

Им любопытно. Должно быть, и прогулку устроили, чтобы кумушки поглядели какая у Шада жена-иномирянка.

– Рива, – поприветствовала меня старшая.

– Лиана, – ответила я.

Мы медленно побрели в сторону, как я поняла, центра.

Прогулка выглядела так: мы медленно шли вдоль улицы, я – в хвосте процессии. Женщины негромко переговаривались о незнакомых мне людях и событиях, обо мне и войне никто не говорил. Обычные бытовые сплетни и разговоры. Я не участвовала, потому что шла позади, и чувствовала себя одинокой и лишней.

Надеюсь, это пройдет, когда я пообвыкнусь, а может, это навсегда, кто знает. Нечто подобное я ощущала и на «Стремительном». Везде чужая.

– Шантара, как дела у тебя?

Сестра Шада шла, чуть приотстав, и нагнала соседку быстрым шагом, звякнув кинжалом.

– Хочет обручиться, – сказала мать за нее. – Не знаю, как на нее повлиять.

Женщины с интересом зашумели.

– Я бы уже обручилась,– отрезала Шантара. – Командир перевел моего названного в другое звено, их перебросили. Не успела я. К счастью, он жив и скоро вернется. Тогда и обручимся.

– К чему спешка? Подумай, Шантара, это важный шаг.

– Подумала уже!

Я брела позади, пока они препирались – с женщинами сестра Шада разговаривала не особо уважительно. Видно, что ситуация ее злит. Скорее всего, ветеран войны считала, что женщины суют нос не в свое дело.

– Ты ребенка от него носишь? – проницательно спросила другая.

Шантара пробурчала что-то себе под нос.

Утолив первое любопытство, женщины больше не обращали на меня внимания.

Я плелась сзади, и от тоски смотрела по сторонам.

Чем ближе к центру, тем выше становились здания – как, наверное, везде. Но все равно оставались приземистыми и большими по площади. Следов войны не было – их не бомбили. На улицах многие в броне – мужчины и женщины. И при этом, никакой военной атрибутики: ни флагов, ни военных памятников, словно война для них – что-то естественное, что не нуждается в символике.

Воинственный народ.

– Присядем, – предложила мать. Мы расселись вокруг низкого каменного стола, спрятанного под навесом.

Столы были разбросаны вокруг фонтана. Под навесом жарко, воздух почти неподвижный, но его разгоняли бодрые струи фонтана. Я заметила, что и здесь кругом высажены опасные цветы в квадратных клумбах.

Усевшись, Лиана ослабила застежку плаща, он сполз с нее, оставшись только на плечах. Остальные поступили так же, и я последовала их примеру, неосознанно повторяя. Нам принесли такой же кувшин, как и вчера.

– Можно мне воды? – набралась я смелости.

Никто не отреагировал, даже презрительно не скривился, что жена Шада такая слабачка. Девушка-рабыня кивнула и принесла мне стакан. Я скучала по маминому чаю с маковником. Здесь вкусы не отличались разнообразием. Даже по сравнению со «Стремительным» они просто невыносимы. И мне придется до конца жизни мириться с этим? Конечно, я рада, что освободилась. Но немного о другом мечтала: что меня примут дома. А теперь и дома-то у меня нет. Везде чужая.

Лишняя в разговорах, я погрузилась в свои мысли.

Даже поговорить не с кем – я не вписываюсь в беседы, и мне григорианкам рассказать нечего. Просто терпят меня. Пригласили из вежливости, теперь игнорируют.