– Миша, заходите сюда, присаживайтесь, я включила чайник.

– Да мне надо…

– Ну пять минут. А то невежливо будет.

Вот, затюкали тебя. Он уселся в кресло. Просто посидим пару минут и пойдем.

– Ладно. Только…

– Нет-нет, не беспокойтесь. Я даже подходить к Вам не буду, клянусь. Но раз уж у меня так мало времени…

Анна Сергеевна быстро расстегнула пояс на платье, взялась за подол и сняла платье через голову, оставшись только в черных чулках и туфлях. Из груди Михаила вырвался тяжелый вздох.

– Ну Вы же… клялись…

– Не подходить, да. Я и не буду. Вы себе там сидите, а я тут.

Женщина уселась на диван напротив Михаила, забросила волосы назад, взяла в ладони свои роскошные груди, сжала, сдавила пальцами соски, слегка застонала.

– Ну, доставайте телефон. И не смейте говорить, что Вам этого не хочется.

Вот ты, бл…, напасть какая напала. Закрыть глаза? А какой смысл. Что это изменит. Ты уже сидишь в одной комнате с голой женщиной. И она щас… Господи, прости меня грешного. Завтра схожу в церковь, поставлю самую большую свечку. А сегодня… семь бед – один ответ. Он достал смартфон и включил запись видео. Анна Сергеевна трогала свои соски, вертела их, постанывала, потом опустила ладони вниз, гладила живот, потом бедра, раздвинула их, раскрыла блестящие губы, посмотрела прямо на Михаила и стала трогать клитор. Бедра ее двигались, сходились и расходились, она стонала уже громко, выгибала спину назад, и тут вдруг из кухни раздался свист чайника – она дернулась всем телом, сжала бедра, вытянула ноги, подвигала еще немного рукой, дернулась еще пару раз, шумно выдохнула и откинулась на спинку дивана; Михаил нажал «стоп».

– Как мне хорошо, Миша. Как мне было хорошо с Вами. Как Вы меня нежно и страстно трогали. Спасибо Вам.

– Да я же…

– Да-да-да. Ничего не говорите. Все хорошо. Успокойте свою совесть. Это все я. Ну вот свалилась я Вам на голову. А Вы не свободны. Так бывает. А я не могу Вас выбросить из головы. И не хочу. И сегодня было прекрасно. И поверьте, это вовсе не просто плотское влечение стареющей женщины к молодому самцу. Мне тепло думать о Вас, вспоминать. Я очень часто это делаю. И мне от этого хорошо. А еще я знаю, что я Вам нравлюсь. И это очень греет. Какой-то маааленький огонек надежды в душе горит, а согревает всю меня. И еще. От того, что Вы не соглашаетесь, я Вас еще больше люблю. Пусть это покажется Вам парадоксом, но это так. Хватит с Вас на сегодня. Вы устали, я вижу. Вам пора. А у меня чайник улетит. Знаете про условный рефлекс, про собак Павлова?

– Конечно.

– Вот. Теперь у меня будет рефлекс на чайник. А чай я люблю. Идите, Миша.

Михаил поднялся, хотел найти в себе доброе слово этой женщине, но подавил это желание, повернулся и двинулся к выходу. У двери он обернулся, Анна Сергеевна неотрывно смотрела на него, он молча открыл дверь и вышел. На улице он с остервенением вырвал сигарету из пачки и закурил. Может, и себе чайник со свистком купить? Павлова порадовать.

Дома никого не было. По дороге, в такси, он заархивировал видеофайл и удалил оригинал. Он пошел сразу в душ, долго вертелся под струями, поливал себя гелем, смывал, опять намыливался, менял горячую воду на холодную, но картина волнующихся грудей Анны Сергеевны из головы не уходила, а в ноздрях застрял дурманящий шанельный аромат. Надо чаю попить. Крепкого. Да. Он сидел на кухне, ждал, пока заварится чай и курил. Потом взял бабушкину кружку, сёрбнул пару раз и услышал скрежет ключа в двери. Явилась-не запылилась. И всего-то час ночи.

Он вышел в холл. Открылась дверь, и впустила Белку. Волосы ее были заплетены в обычную косу, хотя раньше она так не делала; на лице блуждала улыбка.