Дан мнётся под крышей подъезда, безуспешно пытается меня вызвонить. Затем, убрав мобильный в карман, идёт к мусорным бакам. Я, стараясь держаться тени, двигаюсь ему наперерез.

Друг замечает меня на полпути.

– Ты чего телефон вырубил, – бурчит он, отвечая на рукопожатие. – Я весь на нервах уже.

– Фоксу прищемили хвост, – говорю я. И вкратце описываю утренние приключения.

Данил мрачнеет лицом:

– Так, сейчас быстро садись в машину… я подойду чуть попозже.

– А меня там не «того»?

– Тебя на улице скорее «того», неуловимый старатель…

Что ж, довод разумный. Мы, затравленно озираясь, идём до Данового авто. Он припаркован с другой стороны дома, в месте, где окна спальни смотрят на местную стоянку.

Стуча зубами от холода, запрыгиваю в «Форд Мондео». В салоне не теплее, чем на улице.

– Хоть печку включи, садист, – говорю.

– Щас, будет тебе и печка, и пряники с чаем…

Насчёт печки и чая друг не шутил. Но вот пряников я так и не увидел. Мы час петляли по городу, безуспешно пытаясь высмотреть идущий за нами «хвост». Попутно заехали в «Макдональдс», где раздобыли завтрак.

– Я не понял: ты прямо с балкона сиганул? – спрашивает Дан. Машина останавливается на светофоре. Друг поспешно откусывает от бургера, названия которого я не запомнил.

– Не сиганул, – мрачно поправляю я его, – упал. Там скользко было.

– Цирк… дай посмотрю руку. Болит?

Не успеваю ответить: Данил уже задирает рукав куртки. Шиплю от боли: кисть действительно болит, немного опухла.

– Растянул, – вздыхает друг. – Бедовый… ну ничего, в Канве подлечим.

– Кстати, насчёт Канвы, – говорю, – что там у вас?

– Да ничего нового. Девочку отнесли в Кышеву башню. Всю дорогу спала, как младенец. И сейчас спит, наверное. Быстренько сгоняли в город за пряхой. Та лишь руками развела. Говорит, клубок нитей такой запутанный, что проще разрубить, чем копаться – жизни не хватит.

Машина трогается с места. Выезжаем к набережной. Мимо проплывает прикрытая предрассветной мглой Ока.

– Так разрубили бы.

– Нельзя, – качает головой Дан. – Убьём девочку.

– В Канве не умирают, – бурчу я. Данил ничего не отвечает.

Да, здесь я прав: человек не умрёт, пока связан с Землёй. Если эта связь оборвётся, то есть землянин станет фриком, тело в Канве вновь станет смертным. По крайней мере, так принято думать. Кто знает, может это хитрая уловка, чтобы канвианцы не пополняли фриково войско раньше времени? Хоть у нас и нет государства, нет общей идеологии на Той стороне, сильные мира не могут не знать о Иллюзорном мире. Наверняка предпринимают какие-то действия.

Чтобы проследить эти ниточки, ведущие к правительству, нужно жить в городе, среди людей. А не быть старателем.

– Куда едем? – спрашиваю.

– Просто ждём, – пожимает плачами Дан. При этом движении тихонько скрипит кожа куртки, поднятый меховой воротник на мгновение скрывает от меня лицо компаньона. – Когда Хомяк позвонит.

Словно в ответ на реплику, оживает мобильник. Мы как раз выезжаем на съезд, где движение, несмотря на утро, оживлённое.

– Возьми трубку, – просит меня Дан. – Посмотри кто. Если Хома, или Кыш, скажи – едем.

Смотрю на экран. На нем – забавная рожица грызуна, и подпись «Х. Вург».

– Мы едем, – с ходу говорю я.

– Куда? – голос у Хомяка блеклый, опустошённый. Такая интонация бывает у людей, когда случается что-то действительно серьёзное. Будто мешком по голове человека стукнули.

– Не знаю, – честно отвечаю. – Что там у вас?

Хома недолго молчит, словно пытается собраться с мыслями. В динамике что-то шуршит, хлюпает. Только сейчас до меня доходит, что парень плачет.

– Она спит, Фокс, – наконец отвечает элементалист. – Я не могу её разбудить…