Он ухмыльнулся и сделал еще одну затяжку. Хью судорожно вздохнул.

– В каком смысле не полетел?..

– Ну, ты точно чудной, – ругнулся незнакомец. – Сказано тебе один раз – так и стоит с тех пор.

– А война?

– А что война? – он сплюнул себе под ноги. – Как развязали, так и закончили. А нам сейчас все дерьмо разгребать. Так все-таки, с какого ты поселения?..

Хью, казалось, не слышал его. Он сделал несколько шагов в сторону и невидящим взглядом смотрел на чертополох. Обыкновенный земной чертополох, которым заросла заброшенная база.

– А космос? Как же космос? Как же мы?

– Да дался тебе он, – раздраженно хлопнул его по плечу незнакомец. – Наверх-то посмотри, чем тебе не космос?

Хью запрокинул голову и, щурясь, уставился на небо. Оно переливалось причудливыми всполохами света, чем-то напоминающими северное сияние – всех цветов радуги, до самого горизонта. За вспышками сияния угадывались силуэты планет, как будто кто-то превратил небосклон в гигантскую звездную проекцию, оживший планетарий – чудовищный и прекрасный одновременно. Как будто вселенная опустилась совсем низко, чтобы поцеловать потерянную планету с несколькими миллиардами перепуганных людей.

– Аномалия после войны появилась, – буркнул мужчина. – Да и не она единственная… Пойдешь со мной – остальное покажу. Рабочие руки нам нужны. Много.

Хью медленно пошел вслед за спутником, не в силах оторвать взгляда от сияющего неба.

Бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих; все воды Твои и волны Твои прошли надо мною.

Псалом 41

– Приглуши свет, Уэн. Прямо в глаза светит. Раздражает.

Пышная шапка пепельных кудрей со стальным отливом спряталась под одеялом. Голос ее обладательницы звучал капризно и раздраженно, но Уэн знал, что Хоэль разыгрывает очередной спектакль. На самом деле ей нравилось. Нравился этот вечер, нравились мерцающие над головой россыпи звезд – пусть это и была лишь голограмма, имитация, умелая подделка настоящего Млечного пути. Иллюзия, которую Уэн подарил ей на Рождество, слегка покопавшись в хитроумном коде визуальных плат, выстилающих купол.

Базовые настройки голографического купола давали не самый широкий простор для фантазии. Безоблачное небо, закат, лунная ночь. По мнению конструкторов, этого должно было хватить для того, чтобы обитатели станции не слишком часто выли от тоски – что ж, их оптимизму нельзя было не позавидовать. Эти искусственные закаты, цветовую гамму которых Уэн уже успел изучить до последнего оттенка, вызывали тошноту. А вот звездное небо – нет. Уэн улыбнулся. Несколько несложных манипуляций, и он снова чувствовал себя дома, в Корнуолле. Неподалеку от родительской фермы было запущенное поле – прибегаешь туда ночью, падаешь спиной в мягкую густую траву, и смотришь в небо. Млечный путь опускался так низко, что его можно было пощупать рукой – в детстве Уэну казалось, что он обязательно должен быть прохладным, как мамина ментоловая мазь от головной боли. Если лежать долго, начинает казаться, что ты один-одинешенек во всей вселенной, и поля вокруг никакого нет, и планеты Земля со всеми ее огненными потрохами – тоже. Можно раскинуть руки и ноги и висеть в огромной темной пустоте, как в мягком одеяле, представляя, что вокруг – первозданный хаос, мир до начала времен, и ты в нем – звездная пыль.

Когда Уэн впервые попал в открытый космос, на переживания первопроходца не было времени – кейс с инструментами и нетерпеливое попискивание коммуникатора делали выход за пределы шаттла практически будничным. Тот же ремонт, те же микросхемы, только пайка другая и работать в перчатках скафандра неудобно до отвращения… И все же, когда работа была окончена, он обернулся. Космос смотрел на крошечного наглого механика равнодушно, бездыханно, и это даже отдаленно не было похоже на поля в Корнуолле. И Млечный путь уже давно остался позади.