Время снова остановилось. Что-то острое резко кольнуло сзади в бок. Но эта боль ничто, она не сравнится с той, другой… От осознания, что ты теперь один. Тансиар схватился за кровоточащую рану и, рухнув в пыль на одно колено, задрал голову, обессилено наблюдая, как ничего не видящий и каким-то чудом стоявший на ногах Гаэтано вздрогнул, подался вверх – пепельные все еще поддерживали его за руки. Красная струйка вытекла изо рта друга, потянулась на подбородок, потекла по открытой шее к распахнутому, окропленному кровавыми бисеринками вороту рубашки. Агония длилась секунды, после чего римерианин уронил голову на грудь и обмяк. Раненым зверем Тансиар глухо и коротко взвыл, видя как добивают человека – единственного человека – которого он всего час назад назвал братом и в безотчетном порыве рванулся к другу, но пепельные загородили путь.

Наверное, это была высшая милость – прекратить муки умирающего, но для Тансиара сейчас это был не довод. Он и в страшном сне не мог представить, что за него будут так умирать.

– Бить в спину? – Внезапно – пепельный этого явно не ожидал – Альентэ рывком встал на ноги и, развернувшись, рубанул мечом с размаху – наискось от плеча до бедра, рассекая ранившего его ашеса надвое. – Как некрасиво!

Изумленные враги на миг отступают назад. Но лишь на миг.

Так не умирают, но так и не живут. Он не подпустит их к себе, он умрет в бою. В своем последнем бою. А дальше – Небытие, Пустота… Или все же Вечные Странствия? Дым костров, сумерки, туманная дорога, вьющаяся лентой в полевых травах и высоких тополях… Будь ты проклят, брат, но ты тоже пройдешь ее! Ты пройдешь ее следом со мной, раз тебя не было здесь сегодня! Пройдешь до конца…

Бешеные глаза. Одинокая хищная птица с подбитым крылом, окруженная дикими и сильными кошками. Она уже не может улететь, но она не может позволить себе не жить.

В воздухе просвистел кинжал. Тансиар не вскрикнул, он настороженно, под стать дикому зверю, принюхался и не ошибся. Запахло сначала соленой, а потом гнилой водой. Откуда вода в пустыне? Здесь только песок. Кровь и песок.

Он последний раз бросил взгляд в небо – где-то там, в вышине, разрезая серпообразным крылом предвечернюю синеву, кружила одинокая птица.

Жесткий ворс ковра раздражал щеку, но оторвать словно налитую жидким свинцом голову от низкой кушетки было практически невозможно. Тансиар при всем желании не смог бы сказать, сколько времени прошло – сутки или целая Вечность. Виски сводило невидимым обручем, в глазах все плыло, но сквозь полосы света Аскуро все-таки смог увидеть как уже немолодой, но сильный, поджарый ашес на бешеном, горячем коне спешился у входа в палатку.

Худое лицо, впалые скулы, острый нос, усы и борода. Черные одежды. Тюрбан. В его длинные, по плечи, волнистые серебряные волосы почти неразличимо вплетались нити седины. Так вот какой он, отец Анаис. Асид-Син-Ахди, сын знатного воина Айудима и муж Суримы Дарары из рода Каэно. А рядом с ним – точная копия пепельного в молодости, только волосы короче и нет морщин. Тансиар слышал о нем. Старший сын верховного воина и второй после отца военачальник ашесов – Анзар Рир[42] Каэно, Черная Рысь. Родись он в семье Аскуро, ему было бы уготовано великое будущее, но здесь, на землях ашесов, он никогда не будет править, только царствовать. Здесь лишь внучка Гарам и дочь Дарары Каэно унаследует все.

Первым заговорил старший из мужчин, на римерианском обращаясь к страже:

– Поднимите его. Я хочу видеть того, кто вводил моих военачальников в дрожь и лишал их сна. Я хочу смотреть в глаза римерианину.