На второй день вышли к долине, на дне которой увидели три крохотные фанзы и грядки огорода. Рядом паслась корова.

– Вот и жильё! – с дрожью в голосе сказал Мишка, и остановился в волнении, зачарованно всматриваясь в неясные очертания предметов, затушёванных сеткой дождя.

– О, добрые духи смилостивились над нами! – воскликнул Тин-линь, и с облегчением упал на колени.

Силы покидали, и прошло немало времени, прежде чем горемыки справились с волнением и слабостью и смогли продолжить путь. Спустились в долину и через час забрались в крохотную постройку, похожую на хлев для скота. Их встретили перепуганные глаза старого корейца и его немногочисленных домочадцев.

Мишка придал своему виду более грозный вид и выставил вперёд тяжёлое и внушительное ружьё. Детвора забилась в угол, женщина испуганно и визгливо завыла.

Мишка кивнул Тин-линю, и тот тихо от усталости и слабости заговорил.

Вскоре кореец прикрикнул на женщину и та поспешно, озираясь на непрошеных гостей, притащила холодной каши. Изголодавшиеся бродяги набросились на еду и в мгновение опорожнили посудины. Голод только сильнее разыгрался, но больше просить не стали. Глаза слипались, неудержимо хотелось спать.

– Не перерезали бы нас во сне, – заметил Мишка.

– Не осмелятся, – тихо ответил Тин-линь.

– Кто их знает. Пошли, поспим по очереди под крышей на сене, а там посмотрим. Скоро вечер.

Старик проводил гостей в сарай. Во дворе на них глазели остальные жители хуторка, в глазах отчётливо сквозил страх и растерянность.

Забрались в сарай, где стойко пахло коровой и навозом. Сено, чуть отсыревшее, пахло тонкими ароматами горных трав и дурманило голову. Повалились на него, а Мишка сел на жердину и стал дежурить, вслушиваясь в доносившийся до него негромкий говорок оставшихся во дворе корейцев.

Вскоре сон сморил стража и он свалился с жердины. Проснулся, и с трудом взобрался снова. Так прошла ночь, которую Мишка проспал так же крепко, как и остальные его спутники.

Три дня отдыхали и отъедались тем скудным, что смогли оторвать от себя полунищие корейцы. Никто не знал их языка, но они чуток понимали по-китайски. И смертельно боялись маньчжуров, о которых слышали, но никто не видел. Мишку они приняли именно за такого, и сторонились как только он появлялся поблизости.

Кое как Тин-линь сумел им внушить, что маньчжур среди них нет, но страх их словно ещё больше усилился. Однако Мишка заставил одного, совсем молодого паренька, сходить на третий день на охоту. Дожди стали стихать и ветры тоже. К вечеру вернулись с тушкой оленёнка. Пир был знатным, отчуждённость немного спала.

Из расспросов узнали, что до моря можно добраться дня за четыре, и что по пути можно не встретить никого. Мишка удивился этому, но Тин-линь заметил:

– Маньчжуры всех с побережья выгнали. Боятся флота с Тайваня, что остался за Чжэнами. Этот флот всюду находил поддержку по берегам моря.

– Неужто всех угнали? И никто не остался?

– А что им делать? Всех саблями рубили, кто не выполнял приказов сына неба. Маньчжуры не шутят.

– А как же мы на этом море? Что там делать будем? Раньше не мог о том сказать?

– А как бы вы все пошли к морю, зная о том? Ничего. Всех не выгнали. Кто-нибудь да остался. Главное – джонку найти, которая пойдёт к югу.

– Где ты её добудешь, если людей нет? – Мишка с раздражением глянул в смущённое лицо Тин-линя.

– Можно к корейцам податься ближе, и там обязательно повстречаем джонки. Их в этом море много плавает, странники часто о них рассказывали. Я слышал.

– Эх ты! Сколько натерпелись, а теперь ещё больше ждать надо. Хоть тут оставайся, с этими корейцами.