Мисс Шерил ждала, когда он вернется с запретным для нее лакомством, ждала вопреки испуганным крикам, плачу ребенка, вою сирен, суете и ласковым просьбам меланхоличного стража порядка отвернуться.

А по ту сторону дороги высокий мужчина в широкополой шляпе горестно качал головой, поджимая губы.

* * *

У ног актера с Друри-Лейн, восседавшего на ступеньках крыльца дома мисс Шерил, возвышалась гора окурков. Услышав мягкое постукивание с шорохом, мистер Санни бросил, не оборачиваясь:

– Мисс Шерил, позвольте угостить вас хотя бы мороженым?

Коробка из-под холодильника высотой в пять целых и три десятых фута, что появилась в дверях, фыркнула:

– Пфф!

– Кусочек ликерного торта с капучино?

– Настырный.

– Неужели сахарная вата? – пробормотал актер, отряхивая штаны.

– Нет.

Он брел следом за ней, заложив руки в карманы, и поглядывал на мельтешение коричневых сапожек под коробкой.

– Сегодня премьера, – напомнил мистер Санни. – Так на сцену и выйдете?

– Сами виноваты, – парировала мисс Шерил.

– Туше.

И это правда. На удивление труппы лондонская знаменитость отнеслась к помешательству девушки с неслыханным участием. Столичный агент, жуя сигару, лишь разводил руками: "Санни играет либо с ней, либо рвет контракт".

Мистер Кляйнеман сначала умолял, потом перешел к угрозам. После прочтения пунктов, какие подаются букашечным шрифтом, запасся таким количеством виски, что хватило бы взводу солдат на три месяца осады. Всякий раз на репетиции, как только из-за кулис выплывала коробка, режиссер наливал в стакан на два пальца. А когда она прокатывалась на велосипеде со своим «ха-ха-ха», хлебал из горла.

– Знаете, – нарушил молчание мистер Санни, – я достаточно высок, чтобы оценить непродуманность конструкции. Вам нужен люк, чтобы во время ливня выпускать зонт.

– Гм.

– Сосиски в тесте? – От того, как спутница остановилась, его нутро похолодело. Он вслушался. Приник к коробке. – Мисс Шерил, вы плачете!

– Вы не понимаете, что творите.

– А я говорю, не смейте не плакать. Я играю человека в футляре. Но в нем и ваша Варенька. Ее дурацкий смех – тоже футляр. Понимаете? Ее глупые песенки – ваша коробка. Не дурочка, не-ет! Она несчастна, как и вы. Она потеряна и растоптана. Странная любовь и позор… Это будет шедевр, мисс Шерил. Я не прошу верить в то, что вы и так знаете. Я не прошу выходить из футляра. Напротив! Оставайтесь в нем. Так и должно быть. Слышите?!

– Вы жестоки.

– Да, черт побери! Или нет? Совсем запутался. Говорю вот, а сам думаю, как бы чего не вышло. Но я знаю вашу боль, потому предложение мое может показаться непристойным.

Барышня в коробке шумно высморкалась. Было слышно, как задумчиво она скребет ноготком стенку.

– Говорите, мистер Санни.

– Что слова? Прислушайтесь к себе. Сделайте, как надо. Сыграйте без коробки, но оставаясь в ней. Потом гори все синим пламенем. Можете запаковаться обратно, хоть до старости. Только будет иначе. Обещаю, вы снова сможете наслаждаться сосисками в тесте. Клянусь, – прошептал он и незаметно погладил короб.

* * *

Пышная дама смахнула платком слезу, впилась в спинку переднего кресла так, что оно скрипнуло, и завизжала:

– Браво!

Здание театра как бы приосело, охнуло, забухало изнутри, угрожая осыпаться: «Бис! Брависсимо!» Потом потребовали режиссера. Потом на сцену выходили все: гримеры, работники сцены, бутафоры… Люди знали – премьера последняя. Зрители несли тех, кто их радовал все эти годы, на руках к выходу.

Прощай, «Риц»!

Когда огни рампы погасли, а на ступени храма Мельпомены ступила коробка из-под холодильника высотой всего-то в пять целых и три десятых фута, зрители и зеваки почтительно расступились. Когда следом появился короб высотой в целых шесть с половиной футов, стало столь тихо, что мисс Шерил обернулась.