– Бесподобно.

– То-то, – заключала мисс Шерил и продолжала представление.

Однажды лед тронулся. Короб стал подавать реплики добровольно. А однажды заметил, приняв через узкое окошечко лакомство:

– Может, пополам?

Личико барышни сделалось серьезным. Она сглотнула слюну и покачала головой:

– Сосиска всецело ваша.

К ее сожалению короб согласился тут же:

– Как скажете.

– Мистер Бокс, – решилась девушка, – не могли бы вы сказать, что мой говор своею нежностью и приятной звучностью напоминает древнегреческий? Но не сухо, а так, будто любите меня.

– Чушь и клевета.

– Ну, подыграйте. Разок. Пожалуйста.

– Нет.

– Ну, почему? Это ведь игра.

– Оно конечно, так-то так, да как бы чего не вышло.

Мисс Шерил невольно прижала кулачки к груди, узнавая фразу из пьесы:

– Как вы сказали?!

– Никак.

– Нет, нет, повторите, почему не желаете подыграть, будто любите меня.

– Снова вы за свое, – заворчал короб. – Как бы не вышло чего!

– Чего?!

– Ваш говор своею нежностью и приятной звучностью напоминает древнегреческий, – тихо ответила гигантская коробка из-под холодильника. Затем дернулась и засеменила прочь, приговаривая: – Так и знал, так я и знал.

Каждый день она ходила к набережной, надеясь застать друга. Тщетно. Зато всякий раз во время спектаклей видела из-за кулис, как билетер вносил и выносил пустой короб. После представления Шерил, не сняв грима, бежала к парадному входу, но бездомный успевал ускользнуть. Почему? Так случается, когда бесповоротно отверженные, хоть признают это не сразу, сближаются с первой встречи, и сближаются бесповоротно. Такое порою пугает.

За десять дней разлуки она успела три раза обозлиться, два раза рассвирепеть, – едва не сбежала со сцены, – и один раз расплакаться. За этим-то занятием ее и застал мистер Кляйнеман:

– Вижу, слухи уже дошли. Ничего, ничего. Слезы счастья еще никому не вредили.

– Счастья?! – всхлипнула мисс Шерил.

– А с чего плачут актрисы, увидев себя в списке основного состава? – поразился режиссер. – Роль Вареньки ваша.

Барышня немедленно утерла слезы, размазывая по лицу густой грим:

– Я ведь простая статистка.

– Таково желание мистера Санни.

– Но как…

– Господин в широкополой шляпе с галерки, – перебил мистер Кляйнеман, – что был на каждой репетиции. Он все время приглядывался к труппе. Так что не подведите, девочка моя. Эта премьера последняя. И, да, вазелин портит лицо. Зайдите за молочком для снятия грима… Бо-оже, возьмите платок.

– Испачкаюууу!

– Тогда лигнина. Мадам Чалмер, лигнина нам, и побольше! Кстати, мисс Шерилл, вас какой-то мистер Бокс спрашивал. – Режиссер едва устоял на ногах, пропуская метнувшуюся к двери подопечную. – Бо-оже!!!

В свете фонаря мисс Шерил рыдала, обнимая коробку из-под холодильника, которая к тому времени уже изрядно износилась. Всхлипывая, актриса роняла на картон крупные слезы и ругалась:

– Зачем сбежал? Ненавижу.

– Уверяю, вы ревете чаще, чем того требуют приличия, – привычно ворчал друг, покачиваясь из стороны в сторону, как бы баюкая.

– И все у нас получилось. Я буду играть, буду! – Барышня вскинула голову. – А если провалюсь?

– Ну-ну, с такою внешностью вас примут в любом галантерейном магазине.

– Думаете?

– Кто-то же должен мыть полы.

– Гад, – пролепетала она, обнимая короб еще крепче. – Прибила бы.

– Зато я верил в вас, потому давно припас бутылочку вина. Мы ее сейчас…

– С жареной сосиской. В тесте.

– Как изысканно! Я мигом.

Она улыбалась ему вслед, закусив нижнюю губу. Она продолжала улыбаться и в миг, когда услышала визг тормозов, глухой стук. Она улыбалась, видя, как короб подбросило, словно он был пуст. Улыбалась вязкому пятну, что расползалось по асфальту, и осколкам бутылочного стекла в крови, потому что не верила.