Юноша резко выпрямился, уставившись на свои записи, и болезненно скривился.

– А можно не переделывать?

– Нельзя. Между двумя этими понятиями огромная разница. Ты помнишь, какая?

– «Уснувший» мир – это старый мир, где остановилось развитие и замерло течение энергий, – прилежно ответил Мартин, в надежде, что ему позволят не переписывать конспект.

– А ещё?

– А ещё… иногда создатели усыпляют свои картины умышленно и даже запечатывают их, чтобы никто не мог туда попасть.

– Хорошо. А «мёртвый»?

– Когда вся жизнь на картине погибла, но сердце мира при этом продолжает биться.

– Молодец, – сухо похвалила Элайна. – Теперь исправляй.

Мартин с тихим ворчанием принялся переписывать всё заново, склонившись над тетрадью, в то время как его строгая наставница встретилась взглядом с Мирэллом, наблюдающим всю эту сцену с другой стороны стола, и вымученно улыбнулась. Мартин был неисправим, как бы она его ни муштровала.

Но стоило признать, что за два года своего ученичества, Стрижонок все-таки повзрослел и «оперился», став серьёзнее относиться к грядущим обязанностям куратора. Избавившись от юношеской спесивости, он даже оказался вполне приятным собеседником, особенно когда прекратил безоговорочно внимать каждому слову отца. Мирэлл не знал, предвидела ли его супруга такой исход, когда назначила младшего брата куратором их картин, но длительное совместное времяпрепровождение сгладило острые углы, и постепенно навязанная отцом и старшим братом неприязнь Мартина к Мирэллу отошла на второй план, сменившись сдержанным уважением. А после – и вовсе откровенной симпатией, которую тот отчаянно пытался скрыть. Выходило у него довольно плохо, так как теперь он заходил к Стармонтам не только ради обучения, но и чтобы провести время с Мирэллом, воспринимая его практически как ещё одного старшего брата.

Элайну эти перемены радовали, хоть порой Мартин и был чересчур навязчив, болтая о всякой ерунде или изводя Мирэлла бесконечными расспросами о работе инженера-архитектора. Сам Стармонт к живому любопытству мальчишки относился со сдержанным весельем, терпеливо отвечая на все его вопросы или часами разъясняя принципы расчёта каркаса мироздания или признаки некорректного движения векторов. Несколько раз Элайна даже заставала их за чертёжным столом, когда её супруг учил Мартина основам проектирования и построения графического макета мира. Эмберхилл был в восторге. Он потом ещё полгода таскал Мирэллу свои чертежи, чтобы тот проверил и исправил неточности, пока у него не начали получаться вполне сносные работы.

Закончив переписывать конспект, юноша выпрямился, разминая плечи и шею.

– Элли, я всё думаю, а что происходит с душами погребённых в картинах, когда миры «засыпают»?

– Ну, – она задумалась, накручивая на палец золотистый локон волос, выбившийся из высокой прически. – Обычно их воля описана в завещании. Некоторые предпочитают остаться в «уснувших» мирах. Некоторые просят перенести их сознание в «цветущий» мир. В картинах ведь погребены не только архитекторы, но и те, кто родился неодарённым. Многие из них не горят желанием засыпать вместе с чужим миром и уходят в другие картины с согласия их владельцев, продолжая перерождаться там.

– А переносить душу может только родственник или куратор?

– Теоретически правом на манипуляции с картиной обладает тот, кто получит печать хранителя. Но на практике без дозволения создателя печатью может воспользоваться только близкий родственник, которого признаёт сам мир за счёт кровной связи.

Мартин почесал затылок.

– И как понять, сколько народу упокоено в картине? Вот, например, у нас в поместье висит этот старый мир…