– Я дважды была замужем, – отвечала Виния с некоторым раздражением. – Один раз меня выдал отец, ибо так было принято: я вошла в возраст невесты. Другой раз поторопилась сама – из страха одиночества… Почему бы мне не выйти замуж по любви? В виде исключения? – и тут же, перебив себя, она воскликнула. – Дядя, умоляю, посмотри, дома ли Панторпа, и запрети ее выпускать. Боюсь… неважно, потом объясню… иди.

– Можешь не объяснять. Иду, но при условии, что вернувшись, застану тебя спящей.

Анций вышел. Рабыня подала Винии кувшин с водой. Умывшись, Виния повалилась на ложе, прикрыла глаза рукой. Честно попыталась уснуть, но не смогла. Она задыхалась, подушка жгла, донимали мысли – о Парисе и Панторпе.

Услышала шаги Анция, она отвела ладонь от глаз.

– Привратник спит крепчайшим сном, и будить его я не стал, – начал Анций и тут же вскинул руку в предупреждающем жесте, ибо Виния рванулась с кровати. – Лежи, лежи. Панторпа дома, и стонами своими переполошила уже всех. Кажется, только кухонные рабы не сбежались, остальные толпятся вокруг ее ложа. Сейчас ее отпаивают водой… Впрочем, водой ли? – усомнился Анций. – В твоем доме и фалернское могли позаимствовать… Затем ей начнут растирать руки и ноги: видел я, как обихаживают слезливых девиц. Так что до утра она не вырвется.

Винии был неприятен насмешливый тон Анция, и она поспешила вернуться к прежней теме.

– Я дважды была замужем, и оба раза – без любви.

– Ну, если в первом случае ты можешь попрекать отца, то во втором – винить некого, сама выбирала.

– Верно, – вздохнула Виния. – После гибели отца я за кого угодно готова была замуж выйти, лишь бы не оставаться одной по ночам. Что и доказала…

– Да уж! – Анций до сих пор содрогался, вспоминая второго мужа Винии. – Разборчивой невестой тебя никто бы не назвал.

– Согласись, как только страх темноты прошел, настал конец и моему замужеству.

– Надеюсь, префект любит тебя, – сказал Анций тоном, ясно показывающим, что он не питает ни малейшей надежды.

– А вот завтра увидим, – смеясь, заявила Виния. – Прежде на скачках Луций всегда ставил на «зеленых», а ради меня поклялся изменить своим пристрастиям. Так что мы держим пари за «синих». Скажешь, это ли не жертва во имя любви? Кто бы отважился на такое?

Анций безнадежно махнул рукой. В его глазах зажглась искра подозрения.

– Держите пари, говоришь?

– То есть, он держит, – торопливо поправилась Виния.

– Не лукавь, племянница. Я, может, стар, да не так глух. Ты сказала: «Мы держим».

Виния смущенно разглаживала складки покрывала.

– Я хочу знать, сколько ты поставила, – отчеканил Анций.

– Совсем немного, дядя, я не могу рисковать… И вовсе не рассчитываю подобным способом поправить свои дела.

– И все-таки – сколько? – допытывался Анций.

– Меньше, чем я трачу в день на содержание этого дома и рабов…

– И все-таки?

Виния закрыла глаза и назвала сумму.

– Я не понимаю, – прозвучал голос Анция. – Если ты столько тратишь ежедневно, то как еще не просишь подаяния у Капенских ворот?

Виния не стала спорить.

– А сколько поставил префект Фуск?

– Много больше. Он богат.

– Это он-то богат? – усмехнулся Анций. – Добрая половина Рима разбогатеет, когда он долги раздаст.

– Неважно.

– Конечно, – охотно согласился Анций. – Теперь, когда он префект преторианцев, это просто не может иметь значения.

– Я не то хотела сказать…

– Оставь, племянница. Твоя преданность бескорыстна, охотно верю.

Они помолчали.

– Но я не могла отказаться от пари, – принялась оправдываться Виния. – А на меньшую сумму и спорить неловко…

– С кем ты билась об заклад?

– С Гаем.

Табурет под Анцием заскрипел.

– Час от часу не легче. Римский претор! Я полагал, он достаточно взрослый, чтобы не поддаться дурному влиянию.